Слуга Божий

Я наткнулся на короткую винтовую лестницу, сбежал по ней и вдруг увидел, что зашёл в тупик. Я выругался. Долго и грязно. Я уже собирался развернуться, когда увидел его. Он стоял в тёмном углу коридора. Худощавый, сутулый человечек, одетый в серый балахон. Я видел его неоднократно, как в таком виде, как и в совершенно другом. Я видел его в сиянии ослепительной белизны и с распростёртыми крыльями. Я видел его, карающего грешников и сохраняющего их жизни. Я видел, как его прикосновение обжигало моё тело до костей, и я видел, как то же самое прикосновение лечило нанесённые раны. Когда-то я боялся его больше, чем самой смерти, теперь страх был смешан в равных пропорциях с уважением и любовью. А может быть даже, страха было всё меньше и меньше? В конце концов, когда-то он, защищая меня, бился с Падшим Ангелом, а ещё позже мы говорили о чём-то... Я не до конца помнил о чём, знал только, что было это очень грустно и очень важно. Только иногда, во снах, мне казалось, что я помню слова этого разговора, но после пробуждения все они исчезали, словно слёзы под дождём.

– Мой господин. – Я преклонил колено, стараясь успокоить дыхание.

– Встань, Мордимер, – приказал он. – Час пробил, – сказал он почти с грустью. – Ничто и никогда уже не будет таким, каким было когда-то...

Я ничего не ответил, ибо что я мог сказать? Где-то вдалеке я слышал громкие и яростные крики стражи. Мой Ангел-Хранитель протянул мне руку.

– Возьми мою руку, Мордимер, – приказал он. Я боялся этого прикосновения, но знал, что у меня нет другого выхода, кроме как послушаться приказа. Пальцы Ангела были сильными и тёплыми. Я почувствовал облегчение при мысли, что на этот раз они не выжгут на мне след, словно раскалённое добела железо.

– Посмотри мне в глаза.

– О, нет! – подумал я. – Я не хочу утонуть в лабиринтах безумия, которые находятся в их глубинах!

– Посмотри мне в глаза, – повторил он, и в голосе его было, кажется, что-то вроде просьбы.

Я поднял взгляд. Серо-голубые напряжённые глаза. Я не нашёл в них, к счастью, ничего из того, что я запомнил по предыдущим встречам.

– Я не наврежу тебе, – пообещал он. – Хотя и не до конца знаю, что является вредом, а что благом.

– Я верю тебе, мой господин, – ответил я и почувствовал, что моё сердце бьётся как у пойманного кролика.

– Расскажи им обо всём, – приказал Ангел. – Передай, что час пробил.

Я не знал, о ком он говорит, но не успел спросить. Вдруг я потерял сознание. Это не было похоже на обморок, когда за мгновение перед падением в темноту ты знаешь, что теряешь сознание. Это было словно кто-то мгновенно опустил перед моими глазами чёрный занавес. Я не помнил ничего из того, что произошло позже. Пока не увидел над собой настоятеля монастыря Амшилас. У него было усталое лицо, но его глаза, казалось, сияли подобно небу в безоблачный летний полдень.

– Что вы здесь делаете, отче? – Спросил я слабым голосом.

– Может быть, я должен спросить тебя о том же. – Он мягко улыбнулся. – Что привело мастера Инквизиториума в монастырь Амшилас?

– Где? – Очумело отозвался я. – Ведь я... – Я огляделся вокруг и увидел, что нахожусь в монашеской келье. – Я... я был... в замке Хабихтбург.

Кто-то, стоящий за спиной настоятеля, нетерпеливо фыркнул.

– Это магия папистов! – Услышал я полный злости голос. – Это шпион!

– Мордимер не шпион папистов, – спокойно ответил аббат. – Правда, сын мой?

– Конечно же, нет. – Я сглотнул слюну. – Вы же знаете, отче.

– Я знаю. – Он кивнул головой. – Однако твоё прибытие в монастырь было, по меньшей мере, удивительно. Ты приземлился с громким стуком, – я услышал тень веселья в его голосе, – на полу в трапезной, в то время, когда мы только что закончили благодарить Господа за дары, которыми он нас наделяет.

– Его не было со мной? – Спросил я, как только переварил слова настоятеля.

– Кого, дитя моё?

– Ангела, – шепнул я в ответ. – Его не было, да?

– На допрос его! – Снова услышал я тот же нетерпеливый голос. – Тогда всё и узнаем.

Аббат обернулся, и я увидел, что его лицо напряглось.

– Мы не отправляем на пытку друзей монастыря, – сказал он твёрдо и вернулся взглядом в мою сторону. – Ну, по крайней мере, не слишком часто, – добавил он, и именно эти слова не до конца меня успокоили. – Расскажи нам всё, что знаешь, и обо всём, что помнишь.

Раз он требовал, я рассказал. Я не пытался говорить красивым языком и приукрашивать или замалчивать факты, как я делал это в отчётах для епископа Хез-Хезрона. Я говорил с полной искренностью и без мелких сокрытий или искажений. Я надеялся, что мне поверят, хотя по мере того, как продвигался рассказ, для меня самого он звучал всё менее и менее правдоподобно. Может быть, я сумасшедший? – В какой-то момент задал я себе вопрос. Может быть, всё, что происходит, рождается только в моём воспалённом уме? Я закончил и я вздохнул.

– Бог мне свидетель, что я рассказал всё, что знаю, и всё, о чём помню. Он велел рассказать вам всё это и велел вам передать, что час пробил.

– Час пробил, – повторил мои слова столь недружелюбный ко мне ранее монах, но сейчас в его голосе я слышал только страх и печаль.