Слуга Божий

Я проверил, закончил ли Первый, и вызвал Ангела-свидетеля. Он явился, проверил мою лицензию, и на какой-то миг я прямо замер от мысли, что Ракшилель подделал документы. Ангел-свидетель не понимает шуток. Если бы лицензия оказалась недействительной, он мог это проигнорировать, сочтя, что мы и так сделали много хорошего, но с тем же успехом он мог также убить нас одним ударом огненного меча. Впрочем, не думаю, чтобы он утруждал себя извлечением его из ножен. В конце концов, тараканов убивают давя сапогом, а не из пушки. К счастью, всё было в порядке, и Ангел-свидетель благословил нас. Сейчас, с его благословением, мы могли уже не бояться, что прибудут умертвия, желая отомстить за то, что мы уничтожили их приверженцев. Я всегда задумывался, почему умертвия жаждут в качестве жертв людей? Что это им даёт? Наполняют ли они их силой или позволяют насладиться обрывками жизни, вспомнить то, что было прежде? А может исчезающая жизнь хоть на миг облегчает их вечную боль, а кровь жертв гасит адский огонь, снедающий их нутро? Ха, вот хороший вопрос для теологов и, поверьте мне, они пытались на него ответить. С той лишь разницей, что если бы какой-нибудь теолог оказался на моём месте, то он навалил бы полные штаны.

Ангел-свидетель попутно также исцелил Второго, и я решил запомнить его любезность. Иметь доброжелательного Ангела-свидетеля — это выигрыш в лотерею[57].Быть может, он также попросил моего Ангела-хранителя, чтобы тот присмотрел за нами на обратном пути, поскольку нас уже ничего не беспокоило. Но проблем и так хватало, потому что некоторые из пленников не могли идти сами. Что ж, умение ходить им больше не понадобится. На костёр их провезут через город в чёрных, деревянных возках, к радости шумно столпившейся вдоль улиц черни. Хез-хезрон был благочестивым городом. Здесь надо не охранять узников, чтобы кто-нибудь их не отбил, но следить, дабы кто-нибудь, движимый неразумным усердием, не решил сам воздать по заслугам еретикам и богохульникам.

Но для меня дело ещё не закончилось. Я должен был решить вопрос с Ракшилелем. Я понимал, жирный мясник не простит мне того, что его любимая вместо свадебной кареты, поедет в чёрном возке на костёр. Наверняка, ему будет жаль всех тех ночей, когда он мог бы подминать обрюзгшим, потным брюхом её стройное тело. Кто знает, как далеко он зайдёт в своей ненависти? Старая поговорка гласит, что лучшая защита — это нападение. И, поверьте мне, хотя желания нападать у меня не было, я знал, что в противном случае могу потерять жизнь. Может она и гнусная, но, по крайней мере, пока живу, могу надеяться, что она изменится. И потому на обратном пути в Хез-хезрон я напряжённо думал, как следует повести дело, чтобы всё закончилось удачно. И, наконец, чего, впрочем, можно было ожидать, я пришёл к некоему плану.

***

В Хезе наше прибытие вызвало сенсацию. Как я и думал, пленников сразу же приняла Инквизиция и, чего я также ожидал, на следующий день Его Преосвященство епископ Хез-хезрона поручил вести дело именно мне. Верно, я был новеньким в городе, но, в конце концов, решающим стал факт того, что у меня была действующая лицензия. Братья инквизиторы — впрочем, нескольких из них я неплохо знал — приняли меня без зависти. В нашей профессии важна солидарность. Слишком много развелось волков, желающих пожрать Божьих агнцев, чтобы нам не держаться вместе.

Работа в Инквизиции в период напряжённого следствия, связанного с допросами, не является ни лёгкой, ни приятной. День начинается в шесть утра с мессы и совместного завтрака с инквизиторами, ведущими другие дела. Потом проповедь и молитва, и лишь после этого начинаются собственно следственные действия. Мне не нравился этот образ жизни. Ваш покорный слуга всего лишь человек, обременённый многочисленными слабостями. Я люблю засидеться за выпивкой до поздней ночи и подольше поспать, хорошо поесть и посещать дома платных удовольствий. Но сила человека состоит в том, что, когда нужно, он способен отказаться от своих привычек и посвятить себя Делу. Каким бы это Дело не было.

Первой я посетил прекрасную Элю. Она уже не была прекрасной. В порванном платье, со сбившимися и слипшимися от крови волосами, выбитыми зубпми, раздавленным на пол лица носом и щекой, напоминающей сгнивший персик. У неё в камере не было зеркала, но я принёс ей его. Маленькое зеркальце в оправе из слоновой кости. Когда она увиделав нём своё отражение, бросила зеркальцем в стену и расплакалась. Но это был ещё не тот плач, какого я ожидал. Пока что она плакала от ненависти и злости. Поверьте мне:придёт ещё время, когда она будет плакать от раскаяния. Я сел напротив неё на табурет, принесённый угрюмым стражником с выбитым глазом.

— Эля, — сказал я ласково. — Нам надо поговорить.

Она рявкнула что-то в ответ, а потом подняла голову. Из-под отёка был виден один, блестящий глаз. Полный ненависти.

— Возьмутся за тебя, Маддердин, — произнесла она сдавленным голосом. — Поверь мне, возьмутся за тебя.