Слуга Божий

— Орал, господин, тудыть. — Мужчина замахал руками. — Дык, пошел и ему, блядь, того, вмазал и, того, ему сказал, чтоб морду в парашу и не булькал! — Он рассмеялся довольным, пьяным смехом. — Хорошо, твою ж, сказал, нет?

Фрагенштайн посмотрел на старшего из караульных.

— Кто это?! Не знаю его.

В его голосе я чуял тон, который, — если бы я был младшим стражником, — приказал бы мне взять ноги в руки. Конечно, при условии, что означенный младший стражник имел бы хоть каплю мозгов в башке, залитой выпивкой.

— Я ему пинок, а потом прутом по рылу и, того, снова пинок…

— Господин советник, я уезжал. — Старший стражник несомненно знал, чем это светит. — Я первый день. Неделю меня не было и его не знаю, Богом клянусь. Это новенький…

Гриффо был бледным от бешенства. Челюсти у него ходили, как у мышкующего кота. Он протянул руку.

Старший стражник понял жест и подал обитую железом палку, которая до сих пор стояла, опёртая о стену.

— С первой пиздюлины, того, я ему нос свернул, вторым, того, въебал в глаз, а третьим… — хвастался юнец, разгибая пальцы[27].

Когда-то я имел честь наблюдать, как епископ Хез-хезрона забавляется игрой в лапту. Его Преосвященство удивил меня точным и мощным ударом битой прямо по мячику. Но это было ничто по сравнению с ударом, нанесённым Гриффо. Одним ловким движением палки он сломал стражнику все три вытянутых пальца. Потом двинул с левой и попал точно в колено. Лишь тогда мужчина начал душераздирающе выть.

— Идём, — приказал я старшему стражнику и потянул его за рукав.

Он послушно пошёл за мной, и когда мы уходили, не слышали ни сопенья, ни стука палки, бьющей по телу, лишь полный боли рёв истязаемого человека. Мне было интересно, когда Гриффо утомится и решит присоединиться к нам. И также же мне было интересно, что останется от стражника. Хотя трудно было не согласиться с тезисом, что он получает лишь то, что усердно сам заслужил.

* * *

В камеру Клингбайла вели дверцы, по покрытому ржавчиной замку которых я понял, что ими давно не пользовались. Узнику подавали воду и еду через маленькое окошко в кладке. Никто не задал себе труда, чтобы его обрешетить, поскольку даже ребенок был бы не в состоянии влезть в этот проём. Я заглянул и увидел человека, лежащего на каменном помосте у противоположной стены камеры. Помост был шириной едва ли в локоть, поэтому узник, чтобы удержаться на нём, выцарапал дыры между кирпичами, и я видел, что сейчас, во сне, он цепляется ногтями за эти отверстия. Почему он так отчаянно старался удержаться на каменной полке? А всё потому, что в камере не было пола. Или, скорее, конечно был, но невидимый, покрытый слоем бурого месива. Настолько зловонного, что в какой-то момент мне захотелось отпрянуть от окошка. Месиво состояло из никогда не убиравшихся испражнений приговорённого и сочащейся со стен воды. Благодаря царящей вокруг меня тишине я слышал мерное «кап-кап» капель, стекающих по стенам.

Сын купца Клингбайла лежал, повернувшись лицом к стене, поэтому я видел лишь его спину с выпирающими мослами лопаток и тощие ягодицы, покрытые глубоко въевшейся под кожу грязью. Вдруг он охнул и повернулся. Это порывистое движение привело к тому, что он с плеском упал в отвратительную массу. Вскочил почти мгновенно. Нечистоты доходили ему до колен, но я обратил внимание на нечто другое. Так вот, лицо Захария было не просто обезображенным и помеченным сеткой старых шрамов. Через левую щеку, от угла глаза до подбородка, тянулась отвратительная, воспалённая рана, а нос казался размозжённым. Очевидно, это были следы побоев, которыми хвастался молодой стражник (и за которые как раз получал сообразную награду от Гриффо).

Молодой Клингбайл качнулся в сторону двери, расплёскивая вокруг вонючую грязь, потом поскользнулся и упал. Скрылся под поверхностью.

— Вот так искупался! — Стоящий рядом со мной мужчина рассмеялся искренним смехом кретина.

— Пошёл! — я оторвался от окошка и подтолкнул стражника. — Вытягивай его!

— Что вы, господин?! — он посмотрел на меня взглядом таким возмущённым, будто я предложил ему, чтобы он поразвлёкся содомией со своим отцом.

Потерявший сознание человек не выдержит без дыхания дольше, чем хватает времени на то, чтобы прочитать три-четыре раза «Отче наш». А я не хотел, чтобы Захарий умер. Он был моей надеждой на полторы тысячи крон. Поэтому Мордимер Маддердин решил позаботиться о своём и так не очень надежном вложении. Одним движением я вывернул караульному руку, так что тот согнулся до самой земли. Он крикнул, и что-то хрустнуло у него в плече. Я выхватил нож и кольнул его в шею.

— Я начну читать «Отче наш». Если после третьего «аминь» здесь не будет узника, ты умрёшь… — предупредил я.

Я отпустил его. Он отшатнулся к стене.

— Но сапоги, штаны, господин… Провоняют…

— Отче наш, сущий на Небесах..! — начал я.

— Уже, уже! — Он подскочил к дверям и на кольце с ключами начал искать нужный.

Наконец, железо заскрежетало в замке.

— Осторожно, не сломай, — посоветовал я.

Он проскулил что-то невнятное, повозился ещё немного, а потом вырвал ключ.