Слуга господина доктора

У меня есть друг, Петя Полянский, художник. Совершеннейший ангел, я, быть может, потом про него расскажу. Так вот Петя, воплощенная флегма, имеет обыкновение подолгу молчать, глядя в угол. Иной раз кажется, что он про тебя позабыл. Начинаешь собираться и уже готов сказать: “Ну, пока, Петьк”, – как он взглядывает огромными синими глазами и продолжает начатую фразу. По телефону с ним вовсе лучше не беседовать. Петю все числят за божьего человека, блаженного, почти святого – я изучил его повадки и в новых ситуациях, для разведки, скрываюсь за этой маской. Замолчишь эдак, скосив глаза, а сам мыслишь исподтишка: “Ну что, иродово семя, покажите, на что горазды”. Хорошая методика.

Выждав момент тишины, я – а я был ослепительно прекрасен в синем пиджаке с золотыми пуговицами, и галстук у меня был розовый – чудо что такое, прелесть – выждав момент тишины я, желая нравиться, запоминающеся пластично подогнул колена и расположился на сиденье. Пожалуй, я сделал это слишком театрально, во всяком случае, подумал про себя: “Блядь, манеры, как у пидораса”.

Сохраняя наружность грустного юродивого, я пошутил об убоявшейся бездны премудрости троице с прошлой лекции, и вновь замер, в обычном своем ауфтакте. “Ну, а теперь держись, – адресовался я к красивому Дане в мыслях, – сейчас вы все тут обосретесь”. Красивый Даня со вчера не поменял Авелева лица.

И я застрекотал про наш несчастный век, преподнося замозолившие язык сентенции за здесь родившиеся в наитие откровения науки. Вновь цветистая бутафория – Фрейд, Шпенглер, – подновленная живой эмоцией, засверкала, словно самоцветы. Я, восторженный, нервный, наотмашь лупил головней знаний по красивой голове вчерашнего Авеля – Дани, Даши.

По ходу лекции холодное, надменное лицо студента Даниила Стрельникова менялось. От слова к слову он без сопротивления подчинялся тлетворным чарам моего обаяния. Он был восхищен. О! Он умел восхищаться! Он восхищался, как никто. Глаза его расширились, рот приоткрылся – стало заметно, как он молод и как не годится для Авеля. И минута за минутой рот раскрывался все более, глаза все более выкатывались – не будь он так красив, мина его была бы смешна. Дух обожания парил по аудитории, разрезая крылами дымные клубы...

– Да дайте же мне закурить кто-нибудь! – нервически вскрикивал я, и студент Стрельников тянулся за сигаретами, за огнем...

– Нужен перерыв? Не нужен? – вопрошал я, всем видом показывая, что перемена нежелательна.

– Нет, не нужен, – эхом вторил студент Стрельников, смыкая для фразы губы. И вновь рот его неудержимо раскрывался, вновь выкатывались глаза...

«Разрешите представиться, господа, – тихонько пищала моя душа, – я гений”. И душа Даниила Стрельникова подхватывала эхом: “Гений! Гений!”

Справив тризну по мировой культуре, я вновь превратился в Петю Полянского и равнодушно простился с аудиторией, словно погруженный в собственные мысли. Студенты расходились, я задержался у своего стола. Даня подошел ко мне.

– Простите, – сказал он и сел на корточки, гибко положив голову подбородком на стол, – Вы не обижены на нас?

– Нет, Даня, а почему вы так решили?

«Голубой”, – подумал я, заметив, что Даня красит волосы.

«Голубой”, – подумал Даня, глядя, как я суетливыми движениями собираю с парты преподавательские мелочи.

– Не знаю, мне почему-то показалось, что мы вас обидели.

«Хотя вряд ли, – подумал я, – они же артисты. Наверное, покрасился для съемок”.

«Может и нет, – подумал Даня, – просто чудак”.

– Даня, – сказал я с нежностью, которую придумал вчера вместе с именем “Даша”, – вы просто... дурачок...

Эта нежность была бы странна на третьей фразе диалога с незнакомцем, но то, как Даня сидел, то, как он искоса, поставив кулак под подбородок, смотрел на меня снизу вверх, казалось, разрешало мне эту нежность, даже, если не ошибаюсь, желало ее.

– Да, так все думают у нас на курсе... дурачок... – вздохнул он с грустным кокетством.

Я улыбнулся, перекинув через плечо сумку.

– Даня, – сказал я, – вы сейчас не заняты? Пойдемте гулять.

Из отчета Светланы Воронцовой.

По училищу поползли слухи о гиганте-мыслителе (Вы уж верно догадались, кого я имею в виду). Однако, жизнь штука сложная и непредсказуемая, и несмотря на прям-таки испепеляющее желание увидеть гения, лекции сего словесного монстра от меня ускользали. (Можете догадаться, чем я занималась в 9.30.) Но чудо все-таки произошло. В тяжкой борьбе со сном я взяла верх и направила стопы в училище. Сорок пять минут Вашего красноречия были потрачены впустую (я опаздывала). Сердце мое учащенно билось, предвкушая встречу. Какое же меня постигло разочарование, когда вместо ученого мужа с сократическоим лбом, я увидела восседающим за столом все то же запуганное существо, нервно комкающее сигарету. Картина Мунка “Крик”, показанная Вами, вполне выражала Ваше состояние.

Следующая лекция протекала более отрадно. Во-первых, число студентов превысило цифру пять, во-вторых, явные бедуины (вроде Еськова, Даркшевич, Селивановой) были разбавлены достойными представителями человечества – Чугуевой, мною и Данькой.