Слуга господина доктора

Когда тебя нет рядом сомной я все время росматреваю твои фотографии и вспоминаю наши щасливыи встречи я вспоминаю каждое твое дыхания, твои поцелуи, твое движения, твои ласки, твое внимания, и все это меня делоит щасливой ЛЮБИЩАМ человеком ты просто непредстовляешь какое я получаю от тебя бложенство я просто растворяюся как сахор в чай. ЛЮБИМИНЬКИЙ мой котярушка мне таг стабою харошо. Конешно мнебо хотелосьба чтоба все это как можно чаще было. Но все зависит от тебя Арсик чтоба наши встречи были чаща я понимаю Арсик что человек ты занетой и всежа если у тебя появица свободный денек подори его мне тем болия сичас лето и утебя будут свободные дни так лутча провиди их сомной конешно если ты хочишь этого ЛЮБИМЕНЬКИЙ мой Арсик я очень надеюся и верю что ты меня попрежднему ЛЮБИШЬ как впервоя нашо знакомство на Арбате тагже сильно и твоя свича ко мне не утухает а горит ярко синем пламеним. Атнесися кмоему письму серьезно и спониманием и обовсем этом что здеся в моем письме нописоно дай мне пожалуста знать хуть в усной форме хуть в письменай форме как тебе будет угодно я очень верю в нашу ЛЮБОВЬ и уверена что ты и я прожевем в мести до самой глубокой старости и все эти годы будут только насыщины счастьям и ЛЮБОВЬЮ.

ЛЮБОВЬ моя я заканчиваю свое письмо надеюся что мы встретимся 5 июня в мой день рождения. Крепко и много раз тебя целую а тагже обнимаю. Твоя любищая тебя Волчара или Лера. Довстречи.

Арсик мне таг хочица побольше время проводить с табою но тыже занет Арсик только недумой что я тебя упрекаю нет невкоем случае я прекрасно понимаю что ты очень загружен работой. А вот ты будеш пасвободния и мы будем видица чаща. Вить правда Арсик?”

XII

– Отойдите в сторону. Что это вы все вьетесь вокруг, точно хотите загнать меня в какие-то сети?

– О принц, если мое участие так навязчиво, значит, так безоговорочна моя любовь.

– Я что-то не понял. Ну, да все равно.

Шекспир. Гамлет.

Май был на исходе. Он все длился, длился, и наконец превратился в июнь. Закончилась весна моей любви со Комиссаржевским училищем и должно было начаться лето.

Степе Николаеву разбили морду армяне, так что лица у Степы почти что и не стало. Били три дня подряд. Сначала сорок армян против одного Степы, потом, про требованию Степы драться один на один, его еще раз оттузили, потом в дело вмешались ингуши на правах секундантов и Степа крошил армян поодиночке. Но лица у Степы не было в той степени буквальности, с которой может не быть лица. Я было при встрече посмеялся над ним, оттого только, что плакать казалось мне сентиментальным (небезосновательно, впрочем). Но потом мне стало за Степы грустно и я даже написал ему письмо, как вообще взял себе странную но милую манеру писать студентам письма. Степа, милый Степа! Глядя на то, как он обезображен, я понял, что и он смертен, и мне горько показалось, что ведь и счастье мое нынешнее не вечно, потому что так напрасно и зазря устроен мир. Ах, как жаль мне стало думать о том, что нынешние мои молодые друзья всего лишь мои недолгие попутчики. “Жизненный опыт подсказывает мне, что в лучшем случае Вы исчезнете рано или поздно из моей жизни, как исчезают мужчины, женщины и вещи, либо, (что менее предпочтительно) составите план обыденности, что неизбежно при длительном общении)”, – писал я Николаеву от 29.05. AD 1996. Может быть иной, более благоразумный писатель обошелся бы без упоминания этого факта, несущественного, в общем-то, по отношению к магистральному сюжету моей книги, но это письмо, письмо Степе, что лежит сейчас у меня перед глазами, дает возможность установить наверное дату следующего дня – 30 мая. Этот день впоследствии был назван в нашей с Даней неписаной хронике “День, когда Сеня себя плохо вел”. Может быть, это название и не в полной мере соответствовало действительности, но оно осталось как есть, и ныне, как год назад, я назову его: “День, когда я себя плохо вел”.