Слуга господина доктора

– И что? – спросил я, все еще заинтригованный последними словами, – ты нас видела? Он такой – темненький, ну, темно-русый, красивый?

– Не знаю. В черном.

Я закивал.

– Да, он.

Разумеется, Марина смотрела не на Даню. Она смотрела на меня. Но меня это почему-то не трогало, мне льстило гораздо больше присутствие этого экстра-красивого молодого человека. Я гордился, что нас то и дело видят вместе – его подле меня, и всем понятно, что он подле меня ради меня . И я, желая распространиться об этом, повторил в который раз тупо и уже совсем излишне:

– Он очень красив.

– А я вставила контактные линзы, – радостно сообщила она, найдя новую, более интересную ей тему.

Вернулись мы, конечно же, на Арбат, в позднем часу. Я только и предупредил мать, что остаюсь у Марины. Старуха никак наружно не удивилась. Она не докучала мне расспросами ни когда я ушел с Арбата, ни когда я вернулся. Ей была не чужда деликатность.

Ложась в постель, я напоследок провыл еще что-то из “Гамлета”. Марина обвила меня руками за ребра.

– Как ты исхудал… – сказала она мечтательно, – ты стал какой-то... Милый. “Милый Арсений Емельянович”...

Я улегся на бок (ни о чем другом речи идти не могло – промокашка, сам понимаешь) и постарался уснуть. Однако вместо сна на меня сошла какая-то тяжелая дрема. Всё мне виделось, как раскрывается лиловый занавес, и я как бы жду, что за ним что-то будет. А за ним снова занавес, опять лиловый, такой же, не из материи, а только из лилового цвета, и он опять раскрывается, а я жду. И так вот занавесы всё раскрывались, раскрывались, а я все ждал, ждал, и уж не знаю, когда здоровая природа победила химию, и я уснул наконец, завершив этот удивительный по своим последствиям день.

Из отчета Марины Чезалес.

Мой Гамлет.

Я вас любил, как сорок тысяч братьев любить не могут.

Ты. “Можно к вам на колени?”

Я. “Я имел в виду – голову к вам на колени...”

Это наша первая встреча.

«Она обнимала меня так, как я всю жизнь хотел, чтобы меня обнимали: крепко обхватив всеми своими членами и сочлениями”, – Сеня Ечеистов. Сеня Ечеистов, каким я его знала, – мой Гамлет.

Вы подарили мне

моей любви

мой одинокий вальс.

Лето. Арбат. Я бегу к метро – просто девушка хочет поспеть на поезд... (Просто парень с девушкой пришли в парк: “Молли, ты как Снегурочка, сейчас растаешь у меня на глазах”. Помнишь? Ну, когда мы в Парке Победы сидели спина к спине? Обращаясь к магической или божественной стороне наших отношений, я все не могла отделаться от мысли, что тебе просто нужно припомнить какую-то мелочь, но очень важную, как волшебное слово. Вспомнишь – и все вмиг кончится, разрешится. Вспомни, и тебе не придется больше складывать свою жизнь из осколков льдинок. И ты морщишь лоб, но бормочешь то ли “готтентот”, то ли “терракота”, перебирая губами и нервно вздрагиваешь, заслышав за спиною студенческое: “Арсений Емельянович, мы здесь!” “Тапка, перипетия, оранжерея...” Не то! Но это все так – отступление).

Я бегу на работу, бегу, оттого что не могу идти. Я ликую – мне хочется бежать и кричать: “Я люблю тебя; тебя, спящего сейчас, тебя, просыпающегося в десять, тебя, слоняющегося без дела до одиннадцати, когда я, устав от ожидания, уже могу позвонить – нет, еще полчаса. Теперь – выстрел для спринтера:

– Сеня...

– Мариша...

(Мы будем встречаться потом, случайно, на улице. Встречаться – и молчать. Смотреть... долго так, протяжно.)

– Сеня...

– Мариша...

Как герои французского кино.

Вы подарили мне

Моей любви

Мой одинокий вальс?

Из дневника. Наше примирение:

«Ты пришел таким, каким я ждала тебя, каким ты должен был вернуться ко мне, Мой Гамлет.

– Я дописал диссертацию. Хочешь посмотреть?

Лезем с головой оба – вместе, разом, как обычно – в твой портфель. Да, вот она – плод твоих трудов и наших ночных прогулок. Рядом – “Гамлет”, школьное издание.

– Я читаю “Гамлета”.

Стоит ли говорить, что все первые месяцы нашего разрыва я читала “Гамлета”, школьное издание. С портретом Арсения на обложке. Ты потом забрал ее. Вместе с вещами...

Оба – разом – вместе – как обычно – впрочем, может, это мне кажется, что так всегда...

– «Я вас любил когда-то”

(Я не скажу тебе “Да, Принц, мне верилось”. “Да, Принц, мне верилось”, – скажешь ты).

Ты. А не надо было верить!..

Я. Какого обаянья ум погиб – и т.д.

Не помню, как мы оказались в коридоре. Я бью тебя книжкой по голове: “Мариша, не надо!”

Всё. Не было четырех месяцев. Мы их проспали. Пропустили. Надо было нагонять – мы побежали... Мы бежали мимо твоих студентов из «Комсы», а они улыбались нам, восхищаясь и переглядываясь, и кивали головами.

– У нас интенсив! – кричу я что есть мочи на всю улицу Вахтангова.

– Мариша, не вступай в прямой контакт с моими студентами.

Вместо “я” – тронное “мы”! Мы, кони ея императорского величества, распираемые гордостью за себя друг с другом и друг за друга с собой, вот уже седьмой час носимся по Москве. Мы сидим под красными фонарями, не бывшими с нами в Амстердаме.

Все было так, как должно было быть. У нас.