Слуга отречения

Он сорвал с ползущего вдоль стены вьюнка, гематитово-чёрного, гибкого, как хлыст, и усыпанного поблёскивающими в сумерках длинными острыми иглами, узкий перистый лист и, не сводя глаз с Вильфа, медленно провёл кончиками пальцев по его тонкой режущей кромке.

В глазах рыжеволосого сверкнул едва различимый короткий рдяный отблеск; он резко взмахнул ладонью, и в следующую секунду в воздух взвилась стремительная, словно метательный нож, медная тень с острыми краями.

– Не дразни меня сейчас… – проговорил он глухо.

Тео привычно вскинул кисть, ловя широкое, блестящее как зеркало лезвие в сантиметре от своего лица.

– Почему нет? – подначил он, забавляясь. Потом поднял руку и неторопливо сжал лезвие в кулаке. Густая тёмная кровь просочилась сквозь его пальцы и закапала на пол; чёрный гладкий камень бесследно втягивал её в себя, словно песок – воду.

Вильф, будто загипнотизированный, развёл ладонями переплетения хищных пульсирующих побегов, поднялся и сделал несколько шагов вперёд, неотрывно следя за сбегающими вниз редкими багровыми каплями. Тео распрямил пальцы, и лезвие со звоном упало на пол. Улыбаясь, он поднёс к лицу Вильфа окровавленную пятерню, и тот, прижмурив ярко заалевшие глаза с удлиннившимся зрачком, жадно прошёлся по ней узким острым птичьим языком. В воздухе отчётливо запахло металлом, и пальцы Тео, тоже уже не вполне человеческие, начали медленно заостряться, меняя форму.

– …акеру? – он понизил чуть охрипший голос.

– Акеру… – еле слышно повторил Вильф, глядя ему в глаза и протягивая тыльную сторону раскрытой ладони под стальные кинжалы когтей. Тонкие огненные нити вспыхнули на запястьях обоих почти одновременно, когда их окутанные дымкой трансформации руки соприкоснулись, смешивая кровь. – Ты… Я бы столького не узнал, останься я человеком…

* * *

Высокий темнокожий парень в чёрных шортах и потрёпанной полосатой футболке рукавом вытер катящий со лба пот, с трудом вскинул на плечи гигантский сетчатый пластиковый таз, из которого ему на спину струйками стекала вода, и пошёл, оставляя за собой глубоко вдавленные следы, по широкой линии прибоя, где песок был мокрым и прохладным. Утренний улов был хорош, почти как и всегда – но, в конце концов, разве Канья Кумари, до храма которой отсюда было, в общем-то, рукой подать, не благословляет каждого, встречающего рассвет здесь, почти что на кромке трёх морей?

Влажная жара пока ещё не успела стать совсем уж невыносимой, но раскалённый солнечный диск, светящийся в бледно-голубом безоблачном небе, словно донышко начищенной до блеска эмалированной кастрюли, припекал макушку уже почти что в полную силу – не спасал даже плотно завязанный на голове хлопковый тюрбан. Долетающий с воды сырой океанский бриз, пахнущий йодом и подсыхающими на солнце водорослями, тоже не приносил практически никакого облегчения.

Он миновал вереницу выставленных в ряд пёстрых деревянных лодок; ещё одну длинную плоскодонку с побросанными в неё сетями как раз затаскивало на песчаный берег семеро рослых мужчин, а восьмой пятился впереди и подкладывал под её днище круглые толстые древесные ветки. Парень приветственно помахал им свободной рукой, свернул с пляжа, прошёл по куче сухих пальмовых листьев мимо стоящего во дворе соседского дома трактора с огромными колёсами и изогнутой, словно слоновий хобот, выхлопной трубой, а потом мимо двухэтажного, выкрашенного ядовито-розовой краской здания с высокой террасой, колонны которой были облицованы блестящим чёрным кафелем. Рядом с домом под деревянным, сплошь усыпанным жёлтыми плодами кешью резным навесом была припаркована видавшая виды исцарапанная моторикша, около которой топтались несколько кудахтающих куриц и одинокий павлин с облезлым хвостом; на перилах террасы сушились какие-то неопределённые тряпки и стоял маленький серый магнитофончик, из которого доносились переливы задорной танцевальной мелодии. Парень прошлёпал мокрыми пятками по запылённому переулку вдоль зарослей рододендрона, из-за которых раздавались пронзительные петушиные крики, разминулся с девушкой в резиновых шлёпанцах, длинной синей тунике поверх просторных шаровар и с множеством блестящих браслетов на тонких запястьях, несущей на голове плоскую плетёную корзину, – и вышел на засыпанную рыжим песком площадь, по краям которой под растянутыми на тонких шестах тентами стояли четырёхколесные тележки с волнистыми крышами, увешанные разноцветными шёлковыми сари, фитильными лампами, пакетами с сушёными фруктами и чаем, бутылочками с эфирными маслами и множеством ещё чего-то пёстрого. Около тележек стоял густой аромат специй, пряностей и смеси разнообразных благовоний.