Слуга (СИ)

– Наверное, я слабак. Я просто не знал, не представлял, что буду делать дальше. Я был рождён, чтобы носить гордое имя бетавра, чтобы учиться разным искусствам, развивать их, делать нашу жизнь лучше. А оказался в полной беспомощности. Ты ведь знаешь, что твои сородичи часто убивают тяжело больных, страдающих людей, понимая, что они не смогут выздороветь? А я не мог. Не мог даже умереть. Я пытался…

Он опять замолчал, посмотрел куда-то вдаль. А Анди вдруг показалось, что она летит вниз с высоченной скалы, и холодный колкий ветер бьёт в лицо, и жуткое ощущение внутри… и она падает в туман, и только по этому ощущению может догадаться, что всё ещё летит… а потом – чёрная земля перед лицом… на миг…

Она дёрнулась, расцепила руки. Гэн быстро посмотрел на неё, спохватился.

– Извини. Я, кажется, слишком… завспоминался, – он постарался улыбнуться как можно более весело. – Может, не стоит больше рассказывать? Это… неприятно. Я знаю, когда я рассказываю, я ещё и передаю чувства.

– Ну и что, – Анди опять сжалась в комок, словно было холодно. – Ты ведь это перенёс. Рассказывай.

– У нас такие похожие истории… – вздохнул Гэн. – Я дошёл до завров. До какого-то небольшого городка.

…Гэн вышел к какому-то селению. Только позже он узнал, что самостоятельно перешёл с Западных Пляжей на Восточные, то есть, по сути, совершил невозможное. Но тогда бетавр в теле человека мало что соображал. Перед его глазами проносились картины из его снов, и он не всегда понимал, где здесь – воспоминания о войне, а где – собственные кошмары. Он догадывался, что человеческое тело его сейчас очень слабо, что будь он внимательнее к нему, мог бы больше, чем просто тащиться вперёд, через промежутки времени падая и с трудом вставая. Кажется, даже была боль – не такая, как у бетавров, а иная. Болели ушибы, порезы, болела голова, болело что-то внутри. Тело щипало, но Гэн не обращал на это внимания. Он просто шёл вперёд.

Таким его и увидели завры: паренёк достаточно высокого роста, но сгорбленный, как старик, в одежде, выпачканной грязью, пылью и травой, в нескольких местах рваную. Лицо Гэна было обтянуто кожей, как скелет, щёки впали, губы были бесцветными. Глаза как будто не видели лиц. Он ведь десятки дней шёл просто вперёд, не ел, не пил и спал, должно быть, лишь когда от бессилия падал на землю. Завры бросились к нему на помощь, отвели к лекарю. И лекарь был в недоумении: как это тело пришло сюда само? Собственно, тела у парня почти не было – одни кости и жилы. Даже тяжело больные люди, которые жили иногда среди завров, не выглядели так плохо.

Его вылечили. Как ни странно для человека, очень быстро – всего за трое суток. Он ел, что приносили, пил, что велели, глотал какие-то настои на травах. И всё время молчал. Просто не хотел говорить, не хотел что-либо делать. Даже не двигался. Его человеческое тело перерабатывало пищу, иногда охватывало парня сном – оно как бы управляло им, Гэн не делал ничего. Через три дня он стал выглядеть как тогда, когда ещё был бетавром. Но всё равно лежал в кровати, даже не думая, задают ли ему вопросы и что вообще происходит вокруг. И лишь на двадцатый день он хриплым тихим голосом сказал в воздух.

– Мама…

Новая волна хлопот. Завры впервые слышали его голос, поняли, что он не немой. Догадались, что случилось что-то ужасное. А Гэн… он не был взрослым, умудрённым опытом бетавром. Правильно сказал Расс: бетаврёнок лежал тогда перед завром-лекарем, и единственное, что было ему нужно – заплакать. Но он забыл, что это может.

– Я стал жить среди завров, как человек. Семьдесят семь лет. Они жили под этим падающим с неба пеплом, потом стали болеть. Потом – умирать. Когда завры решили уплыть, было уже слишком поздно, чтобы спасти всех. Через семьдесят семь лет на Пляжах не осталось никого, кроме меня.

Анди моргнула. Люди столько не живут! А он всё это время наблюдал, как погибают завры от пепла, и ничего не мог сделать – у него ведь не было магической силы. Он и сам, должно быть, задыхался от вредных паров – но был лишь человеком…

Только сейчас девушка сообразила, что видела все картины собственными глазами. Облако воспоминаний витало вокруг Гэна, и в некоторые моменты можно было подумать, что всё, что произошло, произошло с самой Анди.

– Так долго… – раздался тихий голос Грапиши. Она, оказывается, была уже здесь, прижималась боком к камню, на котором сидел Гэн, и касалась щекой его локтя. Бетавр опомнился, помотал головой, чтобы отогнать от слушающих гнетущие видения, наклонился к Грапише, приобнял её одной рукой за плечи и поцеловал в макушку.

– Только недавно я узнал, что Расс тоже двадцать лет жил на Пляжах. Но мы так и не встретились, ни разу… впрочем, тогда я не смог бы никак помочь ему, потому что был обычным человеком. Но, во всяком случае, мы были бы вместе…

Гэн вздохнул и в очередной раз взял себя в руки, чтобы прекратить распространять волны печали.