Слуга Смерти

— Девиз могильщиков? — сострил Макс. — Ладно, понял. Значит, моя помощь тебе пока не требуется?

— Думаю, нет. Дай мне еще один день, и я его достану.

— Их.

— Или их. Хотя если мое предположение верно, это будет куда сложнее.

Макс пожал плечами. Если у него и была мысль относительно этого, он предпочел оставить ее при себе.

* * *

Мертвецкая при полицай-президиуме именовалась неброско, для постороннего человека этот набор слов и вовсе мог показаться непримечательным: «Отдел сохранения при жандармском управлении». Также непримечательно выглядело и его здание, двухэтажный кирпичный дом, окруженный подсохшим палисадником, с чугунными решетками и массивными дверями. Здесь почти всегда царила суета. Сновали вечно деятельные прозекторы в скрипучих синих фартуках, распространяя вокруг себя запах пота, резины и одеколона, курили жандармы, безразлично чего-то ожидающие, визжащие старыми петлями двери то и дело пропускали каких-то штатских в сюртуках и рубахах, у которых тоже находилось дело в этом невзрачном домишке, каких в Альтштадте, без сомнения, сотни.

Я знал дорогу сюда, хотя бывать здесь приходилось и нечасто. У мертвецкой тоже была нужда в тоттмейстерах, но приписывали к ним далеко не каждого. Чтобы работать с мертвецами, некоторые из которых пролежали на леднике с неделю, а то и больше, годится не любой. Нужен особый склад характера, особое умение, да и особые глаза, пожалуй. Я же работал лишь по свежим покойникам, мои клиенты редко оказывались тут.

— Постой снаружи, — сказал я. — Мне потребуется, самое большее, час.

Петер Блюмме упрямо мотнул головой. Сегодня он был в обычном костюме, однако брюки топорщились на коленях, а рукава были чересчур длинны — куплено явно было недавно и на вырост. Петер старался держаться уверенно, но обилие незнакомых людей смущало его, а жандармские фуражки и прозекторские фартуки нагнетали беспокойство.

— Я с вами, — сказал он быстро, задирая голову.

— Там мертвецы. У меня есть к ним разговор, а тебе там делать нечего, если, конечно, не испытываешь удовольствия от характерного запаха. Ты не понадобишься мне.

— Я не боюсь мертвецов.

— Тогда ты дурак. Нормальный человек боится мертвецов. Даже тех, которые смирно лежат на столе.

Петер не нашелся, что ответить, да вряд ли об этом и задумывался — взгляд его был устремлен не на меня. Я пожал плечами. За работой я обычно не замечал постороннего присутствия, а если мальчишка позеленеет на пороге, а то и лишится чувств — еще лучше, может начнет прислушиваться к чужим словам.

У крыльца мелькнула синяя магильерская форма, а когда мы приблизились, стала видна и эмблема — конечно же, две скрещенные кости, что было совершенно неудивительно — что тут еще делать кому-то, кроме тоттмейстеров?..

— Привет, Курт! — стоящий у двери тоттмейстер поднял руку. — Не ожидал тебя встретить. Ты же, вроде, по свеженькому работаешь? Не припомню, чтоб ты был склонен к ностальгии.

— Пришел проведать старых знакомых, — я подмигнул. — И тебе привет, Рихард!

Это был Рихард Данциг, сослуживец по «Фридхофу» и толковый малый, лет на пять старше меня самого. В полк он пришел позже меня, но быстро заслужил славу сильного тоттмейстера и вообще человека, одаренного изрядным хладнокровием. Рихард сидел на перилах, посасывал маленькую черную трубку и по обыкновению сплевывал себе под ноги. По части меланхоличности он мог бы поспорить с каменным львом.

— Я думал, сюда заходят только мои знакомые, — заметил он. — Твои обычно направляются сразу в печь.

— Есть один труп двухдневной давности, который мне интересен. Как думаешь, не сожгли?

— Никак нет, господин тоттмейстер, трупы, поступившие с признаками насильственной смерти, полагается хранить до пяти суток, если иное не было приказано специалистом.

— Ты, смотрю, поднаторел в формалистике, пока здесь околачивался, приятель.

— По большей части — в формалине, — он сплюнул. — Но порядки знаю.

На груди Данцига висел серебряный шнур обер-тоттмейстера первой категории, хотя по сроку ему давно пора было получить третью. Этому была причина, которую сам Рихард предпочитал не вспоминать, по крайней мере, пребывая трезвым.