Слуга Смерти

История была занятная, в свое время о ней судачило полгорода. Случилась она лет шесть назад, когда «Фридхоф» только расквартировали после войны в Альтштадте, и Данциг, тогда еще подтянутый, без седины в усах, был приписан к полицай-президиуму на должность оперативного городского тодверхорера — так, кажется, принято было называть человека, выполняющего рутинную работу по допросу мертвецов. Я иногда видел его, впрочем, не очень часто — мы работали на соседних участках и встречи наши, как правило, были случайны. Убийства были редки в Альтштадте, но и без них хватало работы, Данциг допрашивал трупы вскрывших вены от неразделенной любви гимназисток, тела стариков, чья смерть прошла никем незамеченной, раздавленных рухнувшей стеной каменщиков и даже крохотные тельца детей, которые при жизни не умели разговаривать. Обер-тоттмейстер второй категории Рихард Данциг с каждым умел найти общий язык. Среди жандармов он считался отличным специалистом, водил со многими из них дружбу, что обычно для тоттмейстера не свойственно, пользовался уважением среди прочих магильеров.

Сгубила его шутка, которая пришлась, как это часто говорят, не к месту и не ко времени. Данциг всегда был серьезен, пожалуй, даже чересчур, острот от него мы практически не слышали, но именно неуместная шутка послужила причиной его незавидной судьбы. Было это, кажется, два года назад, то ли летом, то ли осенью. Рихарда вызвали на допрос тела какой-то старушки-лавочницы, скончавшейся в ночь перед этим. Смерть была хорошая, «чистая», как говорят промеж тоттмейстерами — судя по всему, старушка умерла во сне, возраст и здоровье вполне это допускали, так что присутствие Данцига носило практически формальный характер. Все бы закончилось быстро и без лишних жертв — если бы господин тоттмейстер был трезв. На его беду, всю ночь перед этим он отмечал что-то с сослуживцами и, не успев толком прийти в себя, был вызван на рассвете люфтмейстером. Данцига никто бы не назвал пьяницей, однако вино было его слабостью, причем слабостью, которой он иногда давал волю.

Прибыв на место, он обнаружил все, что прилагается в таких случаях к телу — жандармов и десяток рыдающих родственников. Даже будучи нетрезв, Данциг сохранил свое умение на обычном уровне — подняв старушку, он быстро выяснил причину смерти, которая оказалась для него неожиданна. Это было отравление, то ли мышьяком, то ли чем-то еще, причем — память ее была не повреждена и читалась, как открытая книга. Рихард выяснил, что отраву подсыпал, скорее всего, ее зять. Именно он в последний раз предложил покойной кружку чая, и именно он невзначай проведал ее среди ночи. Владей Данциг собой в полной мере, дело закончилось бы так, как обычно заканчиваются такого рода дела — зять в тот же день оказался бы в кандалах. Но хмель подсказал ему чудную штуку, которую магильер не промедлил совершить. Как он впоследствии рассказывал, в тот момент этот фокус показался ему жутко остроумным, да он и знать не мог о последствиях.

Как бы то ни было, Данциг внезапно изменился в лице, приложил ухо к давно окоченевшей груди и воскликнул: «Да ведь она жива!». Тело к тому моменту было холодно, как камень, и местами покрыто свежими трупными пятнами, но такого рода шутки от тоттмейстера не ожидали, и дом наполнился удивленными и радостными криками родственников. Больше всех рад был зять, но радость его была странного свойства: руки его подрагивали, а лицо сильно вспотело. Данциг не остановился на этом. Внезапно закряхтев, старушка стала приподниматься. Она открыла мутные глаза, которые уже ничего не видели, и вдруг посмотрела на зятя. Тронутые синевой губы разошлись. «Это ты! — закричала она хрипло, указывая на белого, как глина, зятя скрюченным пальцем. — Ты убил меня!..» Шутка закончилась внезапно — у того не выдержало сердце.

На следующий день об этом знал уже весь город. Поздно протрезвевший Данциг, проклиная свою шутку, получил заслуженное взыскание сразу по двум ведомствам — господин оберст-тоттмейстер, глава Ордена, приказал понизить его в звании до тоттмейстера первой категории и в дальнейшем иного звания не давать, даже несмотря на беспорочную службу, а господин полицай-гауптман Виктор фон Хаккль перевел его из тодверхореров в мертвецкую — допрашивать полусгнившие и мумифицированные трупы, которые стаскивали со всех концов города.

С тех пор Рихард осунулся, утратил былую осанку, но приобрел две черты — умение острить достаточно часто и специфически, и умение регулярно напиваться, используя для этого любой городской трактир. Кое-кто поговаривал, что эти две черты, соединившись, дали дикий результат — мол, когда Данциг пьет, по всему трактиру водят хороводы мертвые тараканы, а на леднике рычат и хрюкают свиные головы. Однако достоверность таких историй была невысока, и лично я за Данцигом ничего подобного не замечал, полагая это скорее глупыми слухами и клеветой.

— Удачной беседы, Шутник, — бросил Рихард вслед. — Если господин попадется неразговорчивый, зови меня, у меня по их части опыт значительный.