Слуга великого князя

– Ты сколько, говоришь, скакал? Тридцать верст? Как же надо было погонять, чтоб коня загнать? Может и не загнан он вовсе? Вот подожди, дотрапезничаю, выйду на двор, посмотрю, может ему и передохнуть до вечера, а там на нем и уедешь.

Никита окончательно потерял терпение, нагнулся над столом и закричал, тряся над курицей отца Ианнуария руками:

– До какого вечера?! Мне на Москву немедля надо! Я же не для своей радости катаюсь – по государеву делу!

Куриная нога застыла в воздухе, в полвершке ото рта. Отец Ианнуарий поднял глазки, посмотрел на Никиту, медленно произнес:

– По государеву, говоришь?

Никита никак не мог понять, что в этих глазках заблестело: страх? насмешка? любопытство? тайный умысел? Не сболтнул ли он сгоряча лишнего? Боярин-то наказывал рот за зубами держать. Но теперь уж поздно. Надо дожимать, пока отец-келларь свою курицу отставил.

– Да ты в грамоту-то посмотри. Самим боярином Федором Ховриным подписана, великого князя стольником. Не станет он по пустякам коней требовать.

Отец Ианнуарий, не отрывая взгляд от Никиты, отложил ногу на миску, утер рот рукавом рясы, стал неспеша вытирать руки о подол:

– По государеву, значит…

– Так, – Никита резко выпрямился. – Тебе стольник великого князя не указ. Будь по твоему. – Никита потянулся за подорожной грамотой. – Я тогда с ней к отцу игумну пойду. Он-то боярину Федору не откажет.

Рука отца Ианнуария накрыла Никитину, не дав дотянуться до грамоты:

– Ждет он тебя, прямо не дождется.

От жирной, толстой как перина пятерни Никитино запястье тут же стало липким и потным. Он отдернул руку.

– Последний раз спрашиваю: дашь коня? – угрожающе отчеканил Никита.

Отец Ианнуарий молча окинул Никиту взглядом сверху вниз, тут взгляд его застыл у пояса. Никита в изумлении опустил глаза. Кошель! Он как коня на дворе к столбу привязывал, кошель из сумы достал да на пояс нацепил. Монастырь – монастырем, а люди разные бывают. Вот и отец-келларь кошелем заинтересовался.

А отец-келларь уже вновь поднял глаза. Никита за ним следом. Теперь в маленьких глазках горел какой-то странный огонек, бесовский, не в святых стенах будь помянут. Отец-келларь кивнул на кошель:

– Ты что же, так с кошелем на поясе и путешествуешь? Гляди! Лихих людишек в здешних местах хоть отбавляй. Проломят башку – вот и все твое государево дело.

Никита молчал, только буравил жирного управляющего взглядом.

– Ну что ты на меня так смотришь, – словно извиняясь затянул отец Ианнуарий, – Сам посуди. Князь приехал – коня дай, боярин приехал – коня дай, государев человек приехал – коня дай. Все куда-то спешат, всем куда-то надо. А здесь дом Господень, обитель Божьего покоя. Что я этих коней, развожу что ли? Последнее отдаю. Вот, намедни, шемякины люди: семь лучших коней забрали. И где их теперь сыскать?

Отец Ианнуарий замолчал. Никита никак не мог взять в толк, почему он вдруг сменил тон, и к чему это рассусоливание про тяжелую жизнь.

– Вот и ты: давай скорей, по государеву делу… А кто он теперь, государь-то наш, и не разберешь, – отец Ианнуарий снова умолк. На этот раз его хитрые глазки сощурились в тонкую щелочку. Все! Хватит! Не сваришь с этим пройдохой каши! Никита резко развернулся и пошел к двери.

– Постой! – крикнул ему вслед отец Ианнуарий. – Ты куда так ретиво?

– К отцу игумну, – отрезал Никита через плечо.

– Да стой ты, чудак-человек. Послушай, что скажу. Стой! – отец-келларь окликнул громко, приказным тоном.

Никита остановился, обернулся.

– Есть у меня один жеребец. Для себя берег. Один он и остался. Вот отдам его, и что самому делать. Других-то когда еще вернут? А я ему на прокорм три деньги в месяц кладу. Что же, зря я на него тратился?

Никита сперва опешил. Так что, дает или не дает? Отец-келларь запутал его вконец. Никита хмурил брови и судорожно пытался понять, что же ему делать. И тут только поймал взгляд отца Ианнуария, бегающий то на Никиту, то на кошель, то на Никиту то на… И тут Никиту осенило. Ну конечно же! Чего может хотеть этот жирный боров, этот стяжатель мирских благ. Никита аж просветлел от такой догадки. Он потянулся к кошелю, медленно стал отвязывать его от пояса.

– Так если за этим дело стало, – начал он радостно, – может я тебе за прокорм на месяц вперед оставлю…

Отец-келларь не заставил себя долго упрашивать.

– Ну, не знаю, не знаю… Хотя, если дело, говоришь, государево, может и вправду, помочь тебе.

– Конечно государево, – подхватил Никита, и тут же направился назад к столу, на ходу раскрывая кошель и зачерпывая горсть монет. – А коня я тебе на первой яме оставлю.

– Да что там, ладно, – отец Ианнуарий заметно повеселел, глядя как Никита выбирает из горсти монет три деньги. – Конь у меня добрый, до Москвы без смены довезет, хоть шагом, хоть галопом. Ты же ведь через Сретенские ворота поедешь?

– Угу, – мотнул головой Никита.

– Так ты в Варсонофьевский монастырь загляни, там у отца Геннадия и оставь.

Никита положил на стол три монеты.

– Ну, что, идем?

Отец-келларь сгреб монеты, чинно попробовал каждую на зуб, грузно, с тяжелой одышкой встал, подошел к окну и стал рассматривать монеты на свет: