Спазм проходил, но слабость – нет. Сергей поплёлся к своей кровати. До утра он так и не смог уснуть. Его душили обида и злость. Трудно было примериться с тем, что случилось. Его били, а он и не сопротивлялся. Как же это так? И сможет ли он вообще что-либо сделать теперь? Он ненавидел себя. Быть битым по прихоти подонков, которые называются солдатами Отечества… Нет, это не сравнимо больно.
Утром, заместителя командира роты по политической части лейтенанта Муратбаева, направлявшегося в казарму, остановил начальник медицинской службы майор Скатов, который был заметно возбуждён. В подтверждение тому старший стал излагать в сердитом тоне:
– Лейтенант, вы, наверное, неплохо спали ночью. Мне понятно, что вы не имеете ни малейшего представления о том, что творится у вас в роте. Не стройте на лице удивления.
– Я не понимаю, что случилось? – только теперь смог задать свой вопрос лейтенант.
– Он не понимает! Двое молодых солдат из вашей роты лежат у меня в санитарной части. Их ночью избили старослужащие. У одного из молодых, Абрамова, было плохо с сердцем. Он чуть не умер. Благодаря моим вмешательствам, в то время пока вы спокойно спали, он был спасён. Когда же вы, наконец, займётесь наведением в роте хотя бы элементарного порядка? Чёрт знает, что творится у вас! Я бы за такие порядочки в роте расстрелял бы вас!
– Товарищ майор, ну, хотя бы вы, успокойтесь! Приятно видеть в вашем лице и врача, и судью, и даже палача. Прошу дослушать меня, как я вас слушал. Так вот, я не совершал преступления, а потому поберегите тот расстрельный патрон для себя.
– Что?! Да как ты смеешь, салага! Перед тобой целый майор.
– Рад за вас дедушка, что вы майор, да ещё и к тому же целый.
Муратбаев направился в санчасть, оставив майора, который, видимо, пожелал оставить последнее слово за собой, требовал в след удаляющемуся молодому офицеру:
– Лейтенант, отставить! Ко мне! Я вас не пущу в санчасть.
Майор обогнал лейтенанта, перегородил собой вход в медпункт и заявил:
– И не пытайтесь, не пропущу. Так что топай отсюда, чукча.
– Скатов, пропустите лейтенанта, и не мешайте ему работать, – приближался к ним командир батальона подполковник внутренней службы Максимов.
– Товарищ подполковник, этот лейтенант дошёл до оскорбления старшего офицера.
– Это другой разговор, майор, а сейчас пропустите лейтенанта. Заходите, Муратбаев и всё, что выясните – лично мне, доложите.
– Есть, товарищ подполковник! Разрешите идти?
Как только Муратбаев скрылся за дверью медпункта, подполковник обратился к Скатову:
– Во-первых, я слышал почти весь ваш разговор. Во-вторых, причём в этой истории с побоями лейтенант? К тому же, он не чукча, а казах. Если вы об этом не знали – это одно, а если знали, но сказали с умыслом – это хуже. Хотя, конечно, чукча – это тоже национальность, но другая и не казахская. Было и то, где не прав Муратбаев. Об этом я с ним строго поговорю. Не хочу, чтобы он одинаково плохо думал обо всех старших офицерах. Полагаю, надо наказывать хулиганов, а не тех, кто прилагает усилия в их воспитании. А по вашей теории выходит, что надо всю милицию посадить в тюрьмы за то, что среди населения совершаются преступления и хулиганства. И пусть тогда преступность разгуливает, как им захочется. Так что ли? Замечу, что с появлением Муратбаева в роте засветился огонёк воспитательной работы. Так что не в тот адрес вы направляете свой гнев.
– Извините, не сдержался.
– Я вас понимаю и прощаю, а вот лейтенант – не знаю. Мы, старшие должны подавать младшим лучший пример, а не наоборот.
– Я что, должен перед лейтенантом извиняться?
– Иметь честь – значит обязательно поступать честно. Признание своих ошибок не является уроном чести. Это рассматривается, как наличие сильного внутреннего духа на фундаменте чести.
Жизнь в солдатской казарме не всегда выглядит, как в телепередачах об армейской солдатской службе и жизни в её стенах. Это не только та картинка, на которой мы видим, как на металлических плечиках аккуратно висят поразительно компактно и красиво заправленные солдатские шинели. Строго и ровно стоят очень аккуратно и одинаково заправленные солдатские кровати. А в общем проходе в нижней части кровати по одной деревянной табуретке на каждого воина. И стоят эти солдатские табуретки ровно и в одну линию. Ничего лишнего, всё в стиле армейской аккуратности и строгости. Казарма – штаб солдатской жизни. В этом штабе солдаты жили, стараясь меньше чувствовать влияние строгих армейских уставов, хотя атмосфера армейской жизни, построенная именно на воинских уставах, присутствовала и незримо и даже ощутимо царствовала во всей армейской казарме.
Лейтенанту Муратбаеву не раз приходилось видеть явную разницу в жизни казармы курсантов высшего военного училища от казарменной жизни солдат и сержантов срочной службы. Курсантская казарма, если и не была их родным домом, то, во всяком случае, там никого, никогда и никто не унижал. А здесь, в солдатской казарме всё было иначе.