Слуги света, воины тьмы

Это было что-то новое. Когда Элиот задавал этот вопрос раньше, Си всегда отвечала неопределенно: «ее нет», «она уехала», «у нее дела». Прабабушка снизила уровень секретности… а значит, из нее можно было выжать что-то еще.

— Сенат снова заседает?

Си кивнула.

— Сестра вашей мамы, Даллас, исключена из Сената, и на ее место следует избрать кого-то другого. Меня это нисколько не удивляет. Никогда не понимала, как можно обладать таким могуществом и быть такой безответственной.

Си прижала руку к губам. Похоже, собственные слова ее шокировали.

Элиот попытался заглянуть Сесилии в глаза, но она отвела взгляд.

— Значит, Одри все время будет отсутствовать? И будет так же много тайн, как раньше?

— Тайны будут всегда, мой дорогой Элиот, — вздохнула Си. — Это неизбежно в том мире, в котором мы живем.

Так… Элиот попытался вспомнить весь разговор. Сесилия сказала: «Сестра вашей мамы, Даллас». Если Си приходилась им с Фионой прабабушкой, не означало ли это, что тетя Даллас и тетя Лючия — ее дочери, как и Одри? Разве не сказала бы она тогда: «Даллас» или «моя дочь Даллас»?

Элиот давно подозревал, что Сесилия на самом деле — не его прабабушка, но ему не очень-то хотелось об этом задумываться. Она была единственной, кто когда-либо выказывал истинную привязанность к нему и Фионе.

А это лишний раз доказывало, что она не имеет отношения к семейству Пост.

Годы сгорбили ее, она вечно мерзла. Вот и теперь она куталась в шаль, закрывая шею. Она не была похожа ни на Одри, ни на дядю Генри, ни на всех остальных. Черты ее морщинистого лица казались более округлыми, мягкими. Она больше походила… на человека.

Зачем Одри позволяла Сесилии притворяться, что она — их родственница?

— Кто ты такая? — прошептал Элиот.

Сесилия перестала дрожать и улыбнулась.

— Я — та, кто всегда будет твоей Сесилией, голубчик мой. И никто не будет любить тебя сильнее меня.

— Значит, ты не…

Сесилия прикоснулась пальцем к его губам.

— Тсс. Ты действительно хочешь знать?

— Правда всегда лучше. По крайней мере, так сказал Луи.

Си рассмеялась. Ее смех был похож на шелест опавшей листвы.

— Ох, эти инферналы со своей проклятой иронией… — пробормотала она. — Но разве от правды тебе всегда становилось лучше? А что, если правда принесет боль и разрушение? Разве ты никогда не лгал, чтобы поберечь чьи-то чувства?

Она наклонилась ближе к нему.

Элиот вдруг ощутил запах океана и дыма, почувствовал на своем лице дуновение ветра, представил, что стоит на ступенях древнего храма, а рядом с ним — Сесилия. И она смотрит на поверхность воды в каменной чаше и держит в одной руке пучок горящего шалфея, а в другой — суковатую ветку. И она намного моложе. Ее волосы цвета воронова крыла ниспадают до талии.

Элиот моргнул — и видение исчезло. Перед ним стояла старенькая дрожащая Сесилия, от которой, по обыкновению, пахло отбеливателем и мылом.

Любопытство Элиота угасло. Он устал добиваться правды. Может быть, того, что кто-то просто любит тебя, достаточно? Не стоит задавать вопросов, надо принимать любовь как редкий дар.

Они с Фионой прожили во лжи пятнадцать лет. И не такой уж плохой жизнью. Ложь защищала их от обоих семейств. Возможно, благодаря этому они с сестрой до сих пор живы.

Ложь определенно служила какой-то цели — не обязательно злой.

Все это было так зыбко, так двусмысленно. Элиот не совсем понимал значение лжи «во благо», но не сомневался в том, что любит Сесилию и хочет любить впредь.

— Ладно, — прошептал он. — Прабабушка.

Си, вся дрожа, обняла его, и он обнял ее.

Затем она мягко отстранилась и открыла дверь, ведущую в ее комнату.

— Зайди за мной через полчаса. И мы с тобой чудесно позавтракаем вместе.

Элиот помахал Си рукой и отправился в свой номер.

Номер был обшарпанный и пыльный, и Элиоту не хотелось послушно сидеть здесь полчаса, поэтому он взял рюкзак и вышел на улицу.

Светало. Посмотрев на розово-серое небо на горизонте, Элиот понял, что солнце взойдет минут через двадцать.

Он поднялся по пожарной лестнице на усыпанную гравием плоскую крышу мотеля. Отсюда открывался вид на десяток рекламных щитов, светящиеся вывески ресторанчиков быстрого питания и затянутые туманом холмы. Элиоту хотелось собраться с мыслями и подышать воздухом, в котором не чувствовалось запаха заплесневелой бумаги.

Он тосковал по прежней жизни. Не по скуке, не по неведению, не по тому, что ему то и дело что-то приказывали. Он тосковал по людям. Наверное, он больше никогда не увидится с Джонни — поваром из пиццерии Ринго. Роберт, скорее всего, где-то прятался. Фиона отдыхала по приглашению дяди Генри. А Джулия? Наверное, она в Лос-Анджелесе, живет новой жизнью и ей лучше без него.

Элиот вздохнул.

Дороги назад не существовало. Он не мог притвориться (даже нося очки), что он прежний Элиот Пост, книжный червь. Не мог — после трех смертельно опасных испытаний, после победы над падшим ангелом, после того, как его провозгласили бессмертным героем.