Слуги в седлах

— Черта с два! Я уже пользовался помощью братьев-психологов. И не предъявлял им высоких требований, но они не справлялись даже с самым малым. Я просил только таких телефонисток, которые не бегали бы вечно писать, но даже и этого не получил — через коммутатор никогда никуда не дозвонишься.

Его смешат Пенттины истории.

— Ты хочешь невозможного, — говорит он. Он всегда любил Пентти. Хотя Пентти и не то, что Лаури, но он работяга и в нем есть энергия.

— Я пришел поговорить про твои хлопоты по расширению, — говорит он.

— Я сразу же начну расширяться, как только наберу достаточно капитала, — говорит Пентти, сжимает руку в кулак и, разжимая его, открывает короткие толстые пальцы. Из-за этих пальцев уроки музыки закончились для Пентти, едва начавшись, вспоминает он.

— Нынче такие времена, что вся эта кредитомошенническая деятельность, называемая косметической промышленностью, приносит до черта денег. Но этим я заниматься не стану. Не хочу готовить новые мази от бородавок для прислуг, стареющих заводских девиц и школьников. Для этого не надо быть химиком. Для этого достаточно набивать тюбики навозом и отправлять в магазины. Торговля идет бойко. Такая она вся — косметическая промышленность. Я в этом пачкаться не буду. Я пойду в прежнем направлении. Когда чертовы геологи начнут составлять карту скалистой Финляндии и кончат собирать камешки и другие памятные предметы, тогда начнется работа для меня.

— А как у тебя с деньгами?

— Плоховато, конечно, плоховато. Я беру каждую марку, которую только удается получить в долг, Банки, к счастью, терпеливы. И беды у меня нет. Но если ты вступишь в пай, будет лучше. Речь идет о таких малых капиталах, что твоя доля составит шестую часть всей затеи. Правда, как мы уже говорили, на это уйдет все, что ты сумел скопить.

Об этом действительно был разговор.

Он бы вышел на пенсию, купил старый хлев и забавы ради стал разводить шампиньоны. Все остальное пошло бы Пентти на его предприятие: городская квартира, земельный участок, акции и лес с его прекрасными деревьями. Лес бы весь вырубили и на берегу воздвигли Пенттины строения. Пентти не о чем горевать. Как не помочь сыну? Ни на что другое он больше не годен.

А если он не выйдет на пенсию? Если его выставят раньше времени? Тогда проекты насчет хлева и шампиньонов навсегда останутся проектами. Тогда придется искать другую работу, и городская квартира ему понадобится.

— Я стал подумывать, может, и не отдавать тебе лес и землю.

— Тогда из моих намерений ничего не получится.

— Но ведь у тебя есть тот лес и та земля, которые я тебе выделил.

— Этого мало. Чтобы кое-как хватило, надо сложить все вместе и уговорить присоединиться к нам Кайсу с Оскари.

— Мне надо еще подумать.

— В чем дело, почему ты так колеблешься?

— Понимаешь... Собственно, для этого я и пришел. Дело, видишь ли, в том, что наши господа и я...

И он принялся рассказывать.

Сын слушал.

Сын смотрел на него внимательно и долго; видно, плохо его понимал. Может быть, он все-таки неправ, если его не понимает даже собственный сын? Неужели он и в самом деле такой старый упрямец, что считает правым себя одного?

— Значит, для тебя, старина, твое отношение к проекту стало проблемой из-за проклятого кусочка песчаного берега? — говорит сын, выслушав отца.

— Да, мне кажется, что, как участник этих дел, я должен взять на себя ответственность за их последствия.

— Скажи-ка мне, сколько в вашем учреждении дел, в которых заинтересовано правительство?

— Нынче стало очень много. И правительство, и общественное мнение, и крупные объединения.

— То есть главным образом это монополия государственных деятелей?

— Что-то в этом роде.

— Тогда все ясно. Каким бы влиянием вы, маленькие начальники, ни пользовались, решение всегда останется в их руках. По-моему, это простой случай, — говорит сын. Теперь отец не понимает его. Сын начинает объяснять, он говорит уверенно и спокойно:

— Дело совсем не в тебе, старина, не в том, соответствуешь ты или не соответствуешь поставленной перед тобой задаче и можешь ли ее решить. Если бы ты, подобно своим приятелям, всю жизнь ограничивался технической стороной дела, правление никогда не придралось бы к твоим нервам. Правление не станет избавляться от тебя из-за того, что ты придерживаешься иного мнения в каком-то техническом вопросе, оно может сделать все, что пожелает, независимо от тебя. Оно хочет избавиться от тех неприятных и независимых суждений, которые ты высказываешь. Современное большое учреждение не может слаженно функционировать, если хоть один заведующий отделом, занимающий видное положение, дышит иным воздухом, чем правление. Это опасно потому, что может подать пример другим. Вот как обстоит дело по существу. Я тоже не хотел бы иметь начальником канцелярии человека, который...

— Но об этом не было речи, когда я разговаривал с директором.

— Можешь быть уверен, на это никто даже не намекнет, именно потому, что в этом суть.

— Как бы ты поступил на моем месте?