Слуги в седлах

— Боюсь тебе сказать. Даже попытайся я влезть в твою шкуру, я все-таки стану лить воду на свою мельницу. Конечно, я ушел бы к дьяволу из этой фирмы, превратил бы в деньги все, что у меня есть, и отдал бы их сыну: вот тебе, продолжай, я свое отыграл. — Сын усмехнулся. — Ты, конечно, поступишь, как найдешь нужным. Не такое это чрезвычайное дело, как тебе кажется. Приятели мне нередко рассказывают подобные истории. А в Америке такое случается ежедневно. Какой-нибудь старый начальник отдела или ученый долго занимается чем-нибудь, и, когда дело подходит к концу, ему хочется это использовать так-то и так-то. Но правление говорит старикану: нет, твои нервы, видно, не в порядке, это надо использовать как раз наоборот. Если старикан не соглашается, его прогоняют — вот и вся игра. На его место берут нового, покладистого человека. Но дело обделывается деликатно. Старикана обследуют, ему ничем не угрожают, а только советуют. Крупные концерны и цивилизованные правительства в современном мире не практикуют судебных процессов и гонений. Это считается историческим пережитком, если и возникает где-то. Нынче в моде дружеские советы, а после них — долой с должности, или, иначе говоря, по шее. Потом на следующее утро просыпаешься в канаве и чувствуешь, что затылок одеревенел. Тебе раздробили его дружеским советом и при этом даже поднесли спичку, когда ты взялся за сигару.

— Думаешь, я должен сидеть смирно и делать, как велят?

— Конечно. Или уходить к чертовой бабушке. Либо ты живешь с ними, либо берешь развод. И тогда ты избавляешься от всех советчиков и приятелей, которые тебе докучают. Один человек бессилен против воли объединения. Это закон природы. Нынче все так думают, поэтому одолеть его невозможно.

— Но ведь существует общественное мнение просвещенных людей.

— Что? Дерьмо в сахаре. В демократическом мире нет такой штуки. Общественное мнение, правда, есть, но это совсем другое дело, нежели просвещение. Ты даже не заметил по рассеянности, что из мира улетучились такие понятия, как просвещенность и всеобщность. Их загнали в самый темный угол. Общественное мнение в мире западных демократий бессильно в оценке науки или техники. Правда, существует хор общественного мнения, который дерет глотку всякий раз, как речь заходит о распущенности и морали, церкви и религии, о политике или убийстве из ревности. Но техники и науки это быдло остерегается. И интеллигенция тоже остерегается. Она молчит, возлагая ответственность на государственных деятелей, у которых, как показывает опыт, нет ни малейших данных на то, чтобы в это вмешиваться. В наше время наука и техника превратились в тайный магический ритуал, которого обыкновенный человек в своем жалком духовном бессилии избегает...

Сын прав. Ему тоже так кажется.

— Давно миновали те счастливые дни, когда Гете изучал естественные науки и занимался учением о цветах, — вздохнул он.

— Черт подери, да они так далеки, что нынешнее поколение их скоро совсем забудет, если в ближайшее время не появится кто-нибудь и не напомнит о них. Впрочем, и Гете не много в этом понимал.

Он встал.

— Вот тебе мое мнение. Пожалуй, я чуть-чуть сгустил краски, но в основе своей оно безошибочно. Пойдем-ка к нам, поедим.

— Мама ждет дома.

— Так, значит, на следующей неделе, как только кончится школа, переедем на дачу?

— Видно, так.

— Лаура говорила, что пойдет с дедушкой рыбу ловить.

— Привет ей, и всем другим тоже.

— Спасибо.

— Ну, будь здоров.

— Всего хорошего.

Сын открыл дверь. Пройдя через приемную, он оказался в длинном коридоре.

— Черт возьми, куда это письмо делось? Эй, девушка, побойтесь бога! — раздалось за его спиной. Это голос сына. Он улыбнулся: на работе — лев, дома — овца. Прямой, как сосновый ствол. В глубине души серьезный, даже вдумчивый. Опять я в этом убедился. Стиль, правда, не всегда выдерживает. Как в тот раз... Лаури бы выдержал... Пентти вернулся с войны и изучал химию в университете. А ему тогда снова показалось, что мир обрушился вокруг него в третий раз, только он остался на прежнем месте. Трудные были времена. Военные преступники. Люди, полные некогда лучших намерений, серьезные, рассудительные. Ценности стали вверх ногами. До того времени лучшие работники сидели в седлах, а слуги ходили пешком. Ему было стыдно. И он вспомнил древние слова: ВИДЕЛ Я СЛУГ В СЕДЛАХ И КНЯЗЕЙ, БРЕДУЩИХ ПЕШКОМ.

Это сказано где-то в Писании, не то в проповедях, не то в притчах. Когда он говорил с Пентти о новых временах, при которых слуги уселись в седла, а князья бредут пешком, сын только усмехнулся. И когда он напомнил о тех, кто сидит в тюрьме, сын сказал:

— Пусть посидят, теперь их черед. Я тоже провалялся четыре года в грязных окопах, все проклинал и боялся дать дуба. Теперь их черед.

Вот и все, что сказал Пентти.

— Вы войдете в лифт или нет?

Перед ним стояло какое-то существо, видно, из той же Пенттиной конторы. Оно торопилось. Еще бы. Такие всегда торопятся.

— Да, обязательно войду.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1