Слуги ветра

После купания пришлось отправился в лавку к обувщику, тому самому, у которого вчера забрал новые сапоги, что он делал полкамня кряду. Мастер он был знатный, но медлительный, и никогда не любил слушать пожеланий своих покупателей, все одно делал по-своему. Вот и я сейчас шел к нему, чтобы тот как следует смазал эти самые сапоги жиром да растянул чуток, а то при моем ремесле, скрип обуви это все равно что фонарь в руках да бубенчики на поясе.

Дверь открыла заспанная жена мастера, удивленная столь ранним визитом.

— Брамир! Бес блудливый! Сам не спишь и людям спать не даешь!

— Не ворчи, хозяйка, зови мастера, дело к нему у меня.

— Что за дело может быть в такую рань? Иди вон в храмовой купели окунись, забулдыга!

— Зови, говорят тебе, некогда мне с тобой языком чесать.

— Кого там принесло в такую рань? — послышался из дальней комнаты хриплый голос мастера. — Гони прочь.

— Открывай лавку, ворчливый индюк! Не то уже к обеду закажу сапоги Феру из твоей кожи, которую с тебя живого сдеру!

— А, это ты, Брамир. Босяк ты, что ж вовсе не спишь никогда?

— В царстве духов отосплюсь! Тащи жир да масло, скрипят твои сапоги как мельничные жернова! Чуть не сгубили проклятущие.

Кривой на правый глаз мастер показался из своей комнаты, весь взъерошенный, в одном исподнем. Щурясь от яркого солнечного света, он посмотрел на меня, на сапоги, висящие на плече, перевязанные поясом, и прохрипел:

— А ты, дурак, их на ноги надевать не пробовал, авось бы и разносил.

— Шутки шутить после будешь, недосуг мне с тобой препираться, я вчера так крепко выпил, что сегодня меня лучше не злить.

— Понял, понял, сейчас все сделаю, торопыга. Масло гвоздичное или жир гусиный?

Когда у тебя в кошельке куча золота, серебра да меди, то всяк с тобой вежлив и приветлив. Кому же хочется упускать свою выгоду. Вот только не многим удается всегда быть с полным кошельком. Жизнь как азартная игра: то удачный расклад греет, то могильные камни холодом веют. Не знаю как у других, но мои годы так и проходили в скитаниях да лишениях. Редко когда удавалось отщипнуть себе толику от чужого богатства. Да и за то бывал и бит, и гоним. Угодно было духам так, что не пристало к моим рукам ни какое ремесло. Отца я с малых лет не знал, а матушка все больше пряжей да ткачеством нам на хлеб зарабатывала. Честная была женщина, добрая и трудолюбивая. Но она днями за работой, за хозяйством, а я по лесам княжеских оленей бить да по трактирам промышлять. Но, правду сказать, охотник из меня никудышный, научить некому было, да и во дворах таскал по мелочи. Сам как мог дичь гонял, иногда даже удачно выходило, но все не впрок. Как матушки не стало, подался я прочь из княжества по крепостям да гарнизонам, счастья свое искать. Случилось так, прибился однажды к каравану, да почитай три десятка камней с ними и проходил. Погонщик там был, большой мастер в игре, вот он-то меня и пристрастил к азарту. Потом я сам стал в постоялых дворах себе глаз наметывать, руку набивать. А с такой жизнью и до воровской гильдии один шаг.

Вот и получилось, что в жизни своей я кроме как играть и воровать ни чему и не научился. Справедливости ради скажу, что и в том, и в другом деле я преуспел. И играл на зависть многим, и воровал так, что у трезвого солдата из-под кушака золотую монету вытащить мог. Но ловкость рук — это еще не все. Главным моим козырем в таком нелегком промысле был особый дар. Некоторые называли его «кошачий глаз». Мне самому казалось, что ничего особенного я не умел, но караванщики вовремя заметили, что я в ночной мгле вижу ничуть не хуже, чем днем. Да и ви́деньем это назвать было нельзя, как и у всех, перед глазами тьма, да вот только не такая густая и кромешная. Ну кем мне с таким даром было стать еще? Воровское дело само собой прилипло.

Отведав в той самой харчевне с верандой под виноградными зарослями, что вчера обошел стороной, цыплят да молодой баранины, я в условленное время подошел к игорному дому Малиха, допивая из кувшина филадейское розовое вино. На мой взгляд, слишком ароматное, но сладкое и приятное на вкус, не та ядреная кислятина, что готовил Каис в своей винокурне за городом.

Присев в тени большой храмовой колонны прямо напротив городских ворот, я стал оглядываться по сторонам, привычно отмечая для себя знакомые и новые лица. Людей было немного, в это время богатые люди еще спят, а простой люд да слуги столичных жителей толпятся на центральном рынке, который готовился к приходу покупателей всю прошедшую ночь. Накануне праздников все горожане спешат запастись впрок. Никто не хочет остаться без угощения в самый разгар веселых торжеств, шествий и храмовых восхвалений.