Слуги зла

Незабудки у канавы сияют каплями небесной голубизны, курослеп ярок, как золотые монеты, а папоротник так пышен, будто годится на зеленое кружево для барских воротников. Лесной чертог прохладен и высок, над деревьями неторопливо плывут облака, они похожи на густые взбитые сливки. У края тропы цветет земляника, ягоды уже не белеют бочками, они насыщенно алые. Дэни срывает несколько земляничек и нанизывает их на гибкую соломинку, как любила в детстве Розмари. Он стягивает ягоду с соломинки губами, почти слыша голос сестры: «Дэни, а у меня сладкие бусики!»

Лес становится все гуще и прохладней. Пения птиц в чаще почти не слышно, зато высоко в кронах шепчется ветер, кажется, даже можно расслышать его вкрадчивые обещания чего-то… необыкновенного. Дэни верит. Он идет медленнее; ему жарко от частых ударов сердца, он сам не знает, чего ждет, но от предчувствия все его мышцы натянулись струнами. Зеленый лесной запах так влажен и тяжел, что у Дэни кружится голова. Он почти пьян лесным настоем.

И пропускает момент, когда из лесного сумрака величественно выходит серебряный единорог.

Любая лошадь рядом с этим живым совершенством показалась бы неуклюжей клячей. Единорог грациозно парит над травой, еле касаясь ее длинными тонкими ногами, а его грива стекает с шеи до самых копыт зыбкой мерцающей волной. Единорог взнуздан; на нем великолепнейшая упряжь из тонко кованного золота и берилловых звездочек. Под седлом — чепрак, зеленый майской луговой зеленью. В седле — ОНА.

В этот момент Дэни последний раз за бездну лет думает о Кэтрин. О, валары, что такое Кэтрин, бедный деревенский подсолнушек рядом с этой бледной розой, прекрасной, не как женщина даже, а как ранняя заря над спокойной водой — абсолютной, древней, инобытийной красой…

Темно-зеленый бархат и бледно-зеленый шелк ее одеяния выглядят как часть этого леса, живого, влажного, свежего… Тяжелые золотые украшения она несет с королевской гордой силой. Ее косы, ярче золотого венца в звездчатых изумрудах, стелятся так же низко, как грива единорога. Ее тонкая рука небрежно держит повод — и Дэни замечает стеклянную хрупкость нежных пальцев.

Ее лицо благороднейшей лепки — без возраста, на нем нет ничего, что выдало бы ее невообразимую древность. Гладкая нежная кожа — свежее, чем у двухлетней девочки, но громадные всепроницающие очи заглядывают гораздо глубже, чем просто в сердце. Очи — цвета яркого зимнего неба в морозный и солнечный день; когда она смотрит на Дэни, в ее очах тает звездный лед вечности.

Дэни преклоняет колена.