Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Грандиозные события мировой войны подрывали душевное равновесие склонных к психическим расстройствам людей, награждали их видениями и уверенностью в том, что они обладают сокровенным знанием, которым необходимо поделиться с царем, на имя которого поступали письма и телеграммы от данной категории адресантов. Одно из таких писем, занявшее 20 машинописных листов, поступило в феврале 1916 г. в управление дворцового коменданта. Его автором была известная писательница-публицистка и издательница Е. А. Шабельская-Борк, которая сообщала императору о заговорах с целью убийства его и наследника престола, а также предостерегала от некоторых политических шагов, давала советы по управлению империей. В феврале 1916 г. Шабельская-Борк написала пять писем царю, при этом упомянула, что пишет ему уже на протяжении 10 лет, иногда по нескольку раз в месяц, иногда по письму в год (вероятно, регулярность эпистол связана с периодами психических обострений). В одном случае поводом к написанию стал сон-видение Александра III, в другом случае сам Николай II приснился писательнице: «Ваше Императорское Величество, Всемилостивейший, Великий Возлюбленный Государь… теперь только понимаю я почему Твой покойный Родитель являлся трижды мне во сне, призывая „скажи ему… скажи Государю“… Да, в том светлом мире, где находится теперь душа великого праведника Отца Твоего, ОН видел вперед опасности угрожающие его России и его сыну и внуку… И если Господь допустил меня грешную быть в этом случае ТЕЛЕФОННОЙ ПЛАСТИНКОЙ передающей предупреждения — то… да будет ВОЛЯ ЕГО… Не нам червям земным сопротивляться воле Божией…»[1491] Далее Шабельская-Борк переходила к раскрытию плана «заговорщиков», к которым она относила мировое масонство и еврейство, рекомендуя царю познакомиться с главным доказательством — «Протоколами сионских мудрецов». План, по ее мнению, состоял в том, чтобы «загноить голову русской церкви», а также споить русский народ водкой. Помимо евреев, в соучастии в заговоре Шабельская обвиняла Государственную думу, союз земств и городов и прочие общественные организации. Примечательно, что она обращала внимание на уличные слухи, которые способны были вылиться в бунт: «Видит Бог я не шучу, а пишу СО СЛЕЗАМИ ЗЛОБЫ И ОТЧАЯНИЯ — Ибо все это ИЗВЕСТНО УЛИЦЕ-НАРОДУ и улица НАЧИНЕНА ЗЛОБОЙ И НЕГОДОВАНИЕМ как динамитом. — Одна спичка, один толчок и… у нас УЛИЧНЫЙ БУНТ — ПОЧИЩЕ МОСКОВСКОГО — Ибо немецкие НАЙМИТЫ-СОЦИАЛЫ и т. д. УЖЕ ПОДГОТОВИЛИ И РАЗРАБОТАЛИ ПЛАН ПОГРОМА — и пойдет он не против ЖИДОВСКИХ БАНКОВ — а против ЗАВОДОВ ГОТОВЯЩИХ ОРУЖИЕ»[1492]. Несмотря на то что автор писем высказывала вполне распространенные в реакционной среде идеи, которые поддерживали далеко не одни сумасшедшие, форма писем указывала на душевные проблемы их автора: демонстрация убежденности в обладании истинным, тайным знанием и исключительности своей миссии, что позволяло ей снисходительно обращаться к императору на «ты», путаное повествование, злоупотребление заглавными буквами. Примечательно также, что письма изначально носили анонимный характер — Шабельская-Борк подписывалась как «верноподданная старуха». Впоследствии о душевной трагедии этой женщины в эмиграции упомянул А. Амфитеатров в статье «Тяжелая наследственность», посвященной ее крестнику — участнику покушения на П. Н. Милюкова и убийства В. Д. Набокова в 1922 г., — попытавшись вывести причины террористического акта из особенностей семейной атмосферы. По мнению Амфитеатрова, личная трагедия Шабельской (страстная увлеченность театром при отсутствии актерского таланта) привела ее к морфию и алкоголю, что вконец подорвало здоровье женщины: «Истерия, морфий и портвейн сделали ее одною из самых диких женщин, каких когда-либо рождало русское интеллигентное общество, при всем плачевном изобилии в нем неуравновешенных натур. Даже в женской галерее Достоевского нет такой причудливой и опасной фигуры. Подчеркиваю — опасной, — потому что изменчивое буйство ее отравленного характера никогда не позволяло даже самым близким к ней угадывать, скажем, поутру, чего от нее можно ожидать в полдень, уже и не помышляя о такой отдаленности, как вечер. А весьма значительная и разносторонняя одаренность и бурно настойчивая капризная воля облекали ее безудержные порывы в хаотическую „инфернальность“, весьма неразборчивую в целях и средствах»[1493]. Именно на почве начавшихся психических проблем Шабельская познакомилась со своим будущим мужем — главным врачом Нижегородской психиатрической клиники А. Н. Борком.