Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Доставалось в церковной печати и конкретным направлениям искусства эпохи модерна. Так, в «Церковном вестнике» была напечатана обличительная статья под названием «Футуризм, его идеология и сущность», в которой футуризм был назван «хулиганством» и «гнойным нарывом, наподобие тех, какие бывают на теле, если внутрь, под кожу попадет какая-нибудь нечисть»[1783]. Примечательно, что в статье давалась ссылка на работу Д. С. Мережковского «Еще один шаг грядущего хама», в которой футуризм сравнивался со своего рода хулиганством. Однако автор упустил из виду, что Мережковский писал о трехликом хаме, и если лицо хама грядущего он видел в хулиганстве, босячестве и черносотенстве, хама настоящего — в самодержавии, то третьим ликом хама прошлого философ называл «лицо православия, воздающего кесарю Божие», «мертвый позитивизм православной казенщины, служащий позитивизму казенщины самодержавной»[1784]. Кроме того, значительную роль в духовном возрождении народа философ отводил декадансу, усматривая в нем альтернативу православной соборности: «Декадентство, которое кажется концом старой одинокой личности, страшным „подпольем“, глухим тупиком, есть на самом деле начало новой соборной общественности, узкий, подземный ход в темное звездное небо всенародной, вселенской стихии»[1785]. В конечном счете Мережковский, один из создателей «Религиозно-философского собрания», идеолог «Новой церкви» и проповедник Третьего Завета, устраивавший на своей квартире мистические ритуалы, был обвинен церковью в сектантстве. Важно отметить, что конфликт Мережковского с церковью не был частным событием, а вытекал из общего разрыва российской художественной интеллигенции с официальным православием, характеризовал культуру Серебряного века, в которой поиски новых духовных основ совмещали восточный мистицизм с опытом русского сектантства.

Критика церковной печатью современных веяний культуры, вынужденные апелляции к таким сомнительным с точки зрения Синода авторитетам, как Мережковский, выдавала серьезную обеспокоенность духовенства изменениями, происходившими в общественной психологии и отвлекавшими россиян от идей православной соборности. Причем довольно часто еретические, по мнению официальной церкви, положения выдвигались по благим намерениям преодоления духовного кризиса, чем особенно были увлечены представители российской аристократии. Н. Д. Жевахов описал захватившую столичные салоны моду на религиозно-философские беседы: «Салоны столичной знати точно соревновались между собою в учреждении всевозможных обществ и содружеств, преследовавших высокие религиозные цели… Нужно ли говорить о том, что при этих условиях ни одно явление церковной жизни не проходило мимо без того, чтобы не найти своей оценки и отражения в этих салонах! Излишне добавлять и то, что такое отражение было часто уродливым и свидетельствовало об изумительном незнакомстве столичного общества с церковной областью и о религиозном невежестве»[1786].

Отказ прежде всего синодальной части духовенства учитывать веяния эпохи, игнорирование церковной властью объективных требований церковного обновления, обвинения философов в невежестве — все это лишь способствовало углублению раскола между официальной церковью и ее прихожанами и, наоборот, создавало почву для распространения как старых, так и новых сект.

Государство поддерживало борьбу церкви с религиозными сектами, рассматривая последние как рассадник революционности лишь потому, что они оказывались в оппозиции к официальному православию или его отдельным представителям. Первая мировая война, активизировавшая наступление в России на общины штундо-баптистов, положила начало нового этапа взаимоотношений власти и общества в сфере свободы вероисповедания. Так, в марте 1915 г. директор Департамента полиции В. А. Брюн-де-Сент-Ипполит разослал секретный циркуляр всем начальникам губернских, областных и городских жандармских управлений: «Не подлежит сомнению, что между разрушительными стремлениями революционеров и колебанием устоев господствующей в России Православной церкви существует тесная связь, так как те и другие усилия в конечном результате направляются к единой цели — ниспровержению существующего в империи строя… Поэтому сектантство в России, объединяющееся на почве враждебного отношения к православию, искони уже признается, с государственной точки зрения, явлением безусловно вредным»[1787]. В циркуляре отдельно досталось баптизму, названному «рассадником германизма».