Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Бесчинства военных властей при насильственной эвакуации местного населения, согласно воспоминаниям А. Н. Яхонтова, обсуждались 16 августа 1915 г. на секретном заседании Совета министров: «С общегосударственной точки зрения недопустимо поголовное выселение населения с уничтожением имущества и всеобщим разорением. К тому же производится грубо и с насилиями, вплоть до убийства карательными отрядами землевладельцев, отказывающихся покинуть усадьбу. Сжигание построек и урожая крайне раздражает, и крестьяне даже вооружаются, чтобы охранять свое имущество от уничтожения. Разрушаются фабрики и заводы с запасами сырья и продуктов, к вывозу которых мер никаких не принимается»[1990]. Министр внутренних дел кн. Н. Б. Щербатов, ссылаясь на поступавшие к нему донесения, обвинял казаков в нравственном растлении (пьянстве, грабеже и разврате), указывал на практику совращения женщин-беженок, которых удерживали при себе во время походов для приятного времяпрепровождения[1991]. Главноуправляющий землеустройством и земледелием А. В. Кривошеин характеризовал ситуацию в прифронтовой полосе как «массовый психоз»[1992]. Председатель Совета министров И. Л. Горемыкин соглашался с тем, что «на фронте совсем теряют голову»[1993].

Особенно «отличились» казаки в захваченной Галиции. «Путешествие по Галиции — одно горе: так все разорено, в таком все запустении, что на душе делается грустно. Все разрушено, все в полусожженном виде, и в этих развалинах живут полуголодные оборванные женщины с кучей таких же ребятишек… Стыдно сказать, на три четверти потрудились над этим наши казаки. И все в один голос говорят это, все от них в ужасе», — записал Ильин в феврале 1915 г.[1994] Некоторые казаки открывали торговлю разворованным добром, продавали консервы, маринад, кетовую икру. Прапорщик Ф. А. Степун, оказавшийся в Галиции, описывал те же картины. Он также бóльшую часть ответственности за мародерство возлагал на казаков, считая их «профессиональными мародерами», но отмечал некоторую разницу между казаками и мобилизованными солдатами, полагая, что последние все же испытывали некоторые угрызения совести: «Лихая публика. Какие они вояки, щадят или не щадят они себя в бою, об этом мнения расходятся, я своего мнения пока еще не имею, но о том, что они профессиональные мародеры, и никого и ни за что не пощадят — об этом двух мнений быть не может. Впрочем, разница между казаками и солдатами заключается в этом отношении лишь в том, что казаки с чистой совестью тащат все: нужное и ненужное; а солдаты, испытывая все же некоторые угрызения совести, берут лишь нужные им вещи»[1995]. Другой анонимный автор рисовал все те же сцены казачьих зверств на Западной Украине: «Побывал в Черновицах, Снятыне и Коломые. В последней был свидетелем грабежа квартир, магазинов и вообще ужасных сцен вплоть до убивания мирных жителей нашими казаками»[1996].

Весьма показательно, что хотя патриотическая пропаганда использовала термины «варвар», «гунн» в отношении немцев, современники практически с самого начала войны начали их переадресовывать казакам. В одном из писем с фронта в сентябре 1914 г. солдат возмущался поведением последних, называя их гуннами: «Пришли мы сюда вчера под вечер. Первый уездный город. Жаль на него смотреть, так казаки его разграбили. Я вообще слыхал только легенду о казаках, но то, что увидел на самом деле, превосходит все писанное. Они берут что надо и не надо. В имении графа Тышкевича удивительно благоустроенном, с чудным парком, фруктовым садом, массой построек, прудами для разводки рыб, статуями, мостиками и т. п. они хозяйничали так, что больно глядеть. Все поломано, раскидано, мебель вспорота. Книги древней библиотеки разбросаны и разорваны… картины старых мастеров тоже изорваны… Эти господа — стыд русской армии… Это какие-то гунны»[1997]. Правда, солдаты и к самим себе были критично настроены, признавая, что озверение коснулось всех родов войск, что также вызывало в воображении ориенталистские штампы: «Мы все здесь превратились в каких-то скифов. Обросли, вечно грязные, потеряли человеческую физиономию… Спишь в грязных сапогах на бархатном диване, а уходят офицеры — солдаты просто сдирают обивку с мебели себе на шапки»[1998].