Слушай Луну

Я забалтывала и забалтывала ее таким образом. Не знаю, утешали ли ее мои слова, но, наверное, они помогали и ей, и мне хотя бы на время отвлечься от всего случившегося, от смертей, которые происходили повсюду вокруг, от ужасов, что творились у нас на глазах. Сам океан словно терзался и стонал от отчаяния, плакал от страха, рыдал от жалости. Текли часы, мы замерзали все сильнее и сильнее, и я видела, что все меньше и меньше остается людей, плавающих вокруг, как и тех, кто цепляется за шлюпки, и все больше становится тел, качающихся на волнах лицом вниз. Шлюпки, обломки корабля и мусор относило все дальше и дальше друг от друга. Мы были все более и более одиноки в открытом море.

До меня теперь доносились лишь приглушенные молитвы да время от времени чей-то случайный возглас. Один голос запомнился мне сильнее других, он шел откуда-то издалека, но был явственно различим. Принадлежал он мужчине.

– Передайте ей. Передайте моей матери. Миссис Бейли. Лондон, Филлимор Гарденс, двадцать два. Передайте ей, что ее сын Гарри умер с мыслями о ней. Передайте ей, пожалуйста. Спаси нас всех Бог.

Потом наступила тишина.

Время шло, и я пыталась заставить себя не смотреть на тела, плавающие вокруг, страшась, что среди них может оказаться и мамино. Я понимала, что, если она оказалась в воде, ее уже наверняка нет в живых, и не хотела ее видеть. Но я ничего не могла с собой поделать. Я смотрела. Просто не могла не смотреть. Уж лучше бы я не смотрела.

Я увидела ее лишь потому, что заметила ее халат в павлинах, нестерпимо яркий на фоне свинцовой серости океана: сине-золотые павлины, перья всех цветов радуги. Она покачивалась на воде, лицом вниз, и волны уносили ее все дальше и дальше от меня. Ошибки быть не могло. Это был ее китайский халат с расфуфыренным павлином с распушенным хвостом на спине, ее любимый китайский халат, который она всегда носила и в котором лежала в постели, когда я в последний раз видела ее сегодня утром.

Это была она. Мама. На меня нашло странное оцепенение. Как будто она, умирая, забрала с собой мои сердце и душу и оставила лишь оболочку, пустую оболочку. У меня внутри даже не было слез, чтобы плакать.

Мы все были обречены.

Глава семнадцатая Больше ни слова

Сложно сказать, сколько мы уже были в шлюпке к тому времени, когда Селия перестала дрожать. В какой-то момент я вдруг осознала, что ее тельце в моих объятиях совсем неподвижно. Я подумала, что она, наверное, уснула или вообще умерла от холода. Но она по-прежнему стискивала в руках своего плюшевого мишку и жалась ко мне. Я чувствовала на своей щеке ее едва уловимое дыхание. В ней еще теплилась жизнь. Я говорила с ней, если не забывала, тормошила ее. Уснуть означало умереть и никогда больше не проснуться. Спать было нельзя. Ни ей, ни мне. Когда она открывала глаза, я видела, что она уже даже не понимает, кто я такая. Она назвала меня мамой и то впадала в забытье, то вновь выныривала из него. Я крепко обнимала ее, пытаясь поделиться теми крохами тепла, которые еще во мне оставались. Я дула ей на руки и на щеки, снова и снова пыталась что-то ей говорить, но она цеплялась за меня все слабее и слабее, жизнь утекала из нее с каждой минутой.

Как я ни старалась держаться, сама я то и дело задремывала. Помню, меня вырвала из забытья какая-то возня где-то в другом конце лодки за моей спиной, затем послышались брань и плеск воды. Лодка сильно заколыхалась, и я оглянулась, чтобы посмотреть, что происходит. Матрос, сидевший у руля, отгонял пару мужчин, которые пытались забраться из воды к нам в шлюпку, и тут его самого ухватили за руку и утянули за борт. Я видела, как он вынырнул на поверхность и его начало относить в сторону. Он пробовал выплыть, но у него не получалось. Он мог лишь беспомощно барахтаться в воде. Море заглушило его крики, и он пошел ко дну. Мужчины уцепились за борт и полезли в шлюпку, она резко накренилась и черпанула бортом. Вода хлынула нам под ноги и очень быстро дошла до колен.

Мы все понимали, что лодка идет ко дну и не в наших силах ничего с этим сделать. Вода все прибывала и прибывала, и я отчаянно пыталась растолкать Селию. В самый последний момент мне удалось растормошить ее ровно настолько, чтобы она смогла сделать то, что я ей велела, – забраться ко мне на закорки. Лодка утонула. Мы очутились в воде. Холод мгновенно пронизал меня до самых костей. Я как можно быстрее поплыла прочь от всех этих людей, кричавших и бранившихся повсюду вокруг меня, прочь от всех этих рук, пытавшихся ухватиться за меня, прочь от всех этих жалобных воплей, взывающих к Богу, к кому угодно, – о помощи, которой не могли им оказать ни Бог, ни я.