Слушай птиц

Ярославу плакать не хотелось. Хотелось что-нибудь сломать, вырвать с корнем, ударить, швырнуть – сделать какое-нибудь резкое непоправимое движение, лишь бы избавиться от ощущения полного и бесповоротного бессилия, которое почувствовал он, увидев мёртвое гнездо.

Он сбежал ото всех подальше, сразу, и теперь шагал по территории музея, вооружившись длинным гибким прутом. Прут поднимался и опускался со свистом, сшибая высокие стебли иван-чая, ещё не зацветшего, среза́л траву по обочинам дорожки, посыпанной – да, щебёнкой, проклятой щебёнкой, которая пружинила под ногами, замедляя шаг, и оглушительно шуршала. Кровь колотилась у Ярослава в ушах, в висках. Он пинал мыском кроссовки камешки покрупнее, когда они подворачивались на пути, но они утопали в мелких и никуда не летели, точно в насмешку. Ярослав не смотрел по сторонам, а только под ноги, только на свой взлетающий и со свистом опускающийся прут, пока не сломал его о забор.

Лишь тогда он остановился и огляделся. Оказывается, за своими мыслями он дошёл аж до гончарной мастерской. Был будний день, стояла жара под тридцать, и туристов почти не было. На качелях сидела Яна и лениво раскачивалась. Она была в цветастом вылинявшем платье, в котором Ярослав увидел её в день приезда. Платье было ей длинно, и подол почти касался земли. Яна притормаживала одной ногой и бесстрашно везла мыском босоножки по песку, поднимая под качелями пыльное облачко. Во всей её позе читались крайняя лень и скука.

Ярослав хотел проскочить мимо, да не тут-то было.

– Эй, ма-асквич, – окликнула Яна, – куда собрался?

– Не твоё дело! – огрызнулся Ярослав. – Сидишь и сиди!

– А то что? – Яна влезла на сиденье с ногами и присела, давая качелям ход.

– А то ничего! – почти выкрикнул Ярослав.

Ну почему, почему в такой момент, когда никого не хотелось ни видеть, ни слышать, ему попалась именно эта вредная надоеда?!

Качели увеличивали размах с трудом – они были громоздкие, большие, качайся хоть вчетвером, – и протяжно визжали при каждом движении.

– Тяжело-о-о! – капризно сказала Яна и повисла на руках, поджав ноги. – Эй, ма-асквич, раскачай меня!

Ярослав хотел ответить что-нибудь резкое, но вместо этого неожиданно полез на качели и стал зло их раскачивать. Раскачаться действительно оказалось трудно: массивные полбревна на двух верёвочных подвесах никак не хотели набирать амплитуду, верёвка натирала ладони, но ему это было без разницы – наконец-то он нашёл, куда приложить свою дурную энергию, бьющую через край.

Яна, напротив, смотрела насмешливо и с любопытством. На лицо её падала тень, и глаза от этого казались почти чёрными. Она не помогала раскачиваться и не мешала, а замерла, крепко вцепившись в верёвки. От того, как она глазеет, Ярослав почему-то злился ещё сильнее. Он глубоко приседал, подбавляя качелям ходу, а потом резко выпрямлялся. И потихонечку дело пошло: всё шире становился размах, всё тревожнее скрип металлических крюков над головой. Постепенно Янина насмешливая улыбочка делалась всё напряжённей и скоро совсем исчезла. Теперь в глазах зловредной девчонки, к удовольствию Ярослава, читался страх. А качели чем больше раскачивались, тем легче давалось движение и тем меньше требовалось усилий.

– Хватит! – наконец не выдержала Яна. – Останови!

– Фиг! – коротко и зло ответил Ярослав. – Хотела качаться, вот и качайся.

– Останови, придурок! – Глаза Яны налились слезами. – Дебил! Я же упаду!

Теперь она смотрела с ужасом. Длинная юбка развевалась на ветру, облепляя ноги, костяшки пальцев побелели – так крепко она держалась.

– Мы же только начали! – выкрикнул Ярослав и ещё сильнее качнулся.

Яна оглушительно завизжала, зажмурив глаза. Из мастерской выбежали две встревоженные женщины и запричитали: «Мальчик-что-ты-делаешь-прекрати-немедленно!»

И тут его злость достигла предела. Он молча повернулся к орущей Яне спиной и, когда качели пошли вверх и на мгновение замерли в самой высокой точке, прыгнул вперёд.

Ярослав приземлился удачно, на пешеходную дорожку. Лишь слегка ободрал выставленные перед собой ладони о проклятую щебёнку. Но ему было всё равно Поднялся, отряхнул колени, руки и пошагал прочь не оглядываясь. Орали за спиной те две женщины из гончарной мастерской, но он не реагировал. Не видел и того, как невесть откуда прибежавший на крик вислоусый дядечка останавливает перепуганную Яну и помогает ей спуститься на землю. Вся накопившаяся злость неожиданно кончилась вместе с этим прыжком, а на её место пришла равнодушная усталость. Этих птичек нельзя было спасти – он знал с самого начала. Догадался по дяди-Мишиному взгляду… Но тогда зачем? Зачем дядя Миша копал со всеми вместе? Почему сразу не объяснил, что всё бесполезно?

Он спросил об этом только утром, проворочавшись полночи без сна и так и не придумав ответа. Специально подкараулил дядю на крыльце, чтобы девчонки не слышали. А тот ответил странное. Он сказал:

– Видишь ли, Ярослав, иногда необходимо делать даже бесполезные вещи. Потому что надежда всё равно есть – ровно до той минуты, пока ты не убедился в обратном.