Слушая трио Ганелина. Русский триптих

Дом Лео Фейгина прячется за живой изгородью. С улицы никто бы не сказал, что это особое место. Снаружи слегка запущенный кустарник скрывает обычный дом на обычной улице из однотипных зданий недалеко от Ньютон-Эббота. Мне нравится дом Лео; это бунгало, все расположено на одном этаже. К передней двери одна ступенька вверх; это Англия, которую я знаю с детства. Мои родители жили в бунгало пятьдесят лет. Мне нравится форма таких домов: плоская одноэтажная конструкция, у каждой комнаты свое назначение. Я стучу в дверь в 12:00, ровно в полдень. Я приехал, как обещал, добрался хорошо, никаких задержек, «Umtza-Umtza» звучит в ушах. Лео Фейгин был легкоатлетом, прыгал в высоту. Даже сейчас он оставляет впечатление, что может с места сигануть выше меня. Когда Лео открывает дверь, он уже высоко в воздухе и приветствует меня восклицанием:

– Ты всегда такой пунктуальный! Как тебе это удается?

Интересно, что он произносит слово «всегда». Я действительно стараюсь не опаздывать, потому что терпеть не могу тратить время; даже секунду или две можно употребить с пользой. Если бы была гарантия «всегда», это было бы замечательно.

Я уже определил первую причину, почему мне нравится дом Лео. Вторая причина гораздо важнее. Лео Фейгин живет в магазине; внешнее излишество содержит строительные кирпичики страсти. Входишь в маленький коридор и немедленно спотыкаешься о джаз и импровизацию. У меня под ногами бесценное содержимое музыкальной истории. На полу лежат ящики с записями, а перед входом в комнату высятся полки с компакт-дисками, книгами, памфлетами, афишами; кругом беспорядочный порядок. Стопки виниловых пластинок, груды журналов, горы информации ожидают мой пытливый ум, и все это касается искусства импровизации. Конечно, Лео Фейгин – хранитель русской импровизационной музыки на Западе, но значение того, чем он занимается всю жизнь, простирается далеко за пределы этих безграничных границ. Фирма «Leo Records» представила миру американцев, таких как Энтони Брэкстон, Амина Клодин Майерс, Art Ensemble of Chicago, Мэт Мане-ри и его отца Джо; альбомы бразильского саксофониста Иво Перельмана растут как высотная башня. Там есть европейцы, такие как Жоэль Леандр и пианист Джон Вольф Бреннан, который исчезает и появляется опять; список тянется по всему бунгало, как тропа открытий.

Я захожу на кухню. Вскоре мы держим чашки с чаем, пьем и наливаем снова. Лео начал готовить борщ еще до того, как я выехал из дома сегодня утром. Сейчас борщ доходит на плите. Мы приступим к еде примерно через час, но я уже представляю вкус блюда: свекла, картошка, морковь, капуста, лук, бобы плюс секретный ингредиент, который нельзя упоминать. На одной стороне коридора – дверь в комнату с компьютером, который всегда включен. Он как пульт управления, окруженный полками, где лежат всевозможные материалы. Две стопки журналов «DownBeat» служат опорами, на которые можно еще что-нибудь поставить. Провода тянутся по всей комнате. «DownBeat» – важное издание. Некоторые люди считают Лео Фейгина, а заодно и трио Ганелина, полной противоположностью этого американского журнала. Что ж, некоторым людям, включая меня, вечно кажется, что они знают больше, чем знают на самом деле. Лео мог бы многое порассказать какому-нибудь техасцу о другой американской музыке. Мы берем целую коробку компакт-дисков и книг, которые Лео приготовил специально для меня. На этот раз наше внимание сосредоточено на Советском Союзе, но кто знает – за окном целый мир.