Слушая животных. История ветеринара, который продал Астон Мартин, чтобы спасать жизни

Я устал, но он продолжал говорить, и я слушал его до самого утра. В ту ночь я понял, что случай может разрушить жизнь любого человека. До этого момента я был относительно наивен. Я приехал в Америку, не представляя, как доберусь до Филадельфии, в какое время там окажусь, наивно полагая, что смогу со всем справиться. Впрочем, так оно и случилось.

Протянув этому человеку 100 долларов, я сказал, что ищу ветеринарную школу. Оказалось, что факультет находился всего в четырех кварталах оттуда. Он кивнул и сказал, что собака, наверное, почуяла во мне ветеринара, а потом спросил, разговариваю ли я с животными. Я ответил, что не разговариваю, а только слушаю, а они, как это случилось сегодня, порой оберегают меня. Когда солнце встало, я поднялся, потрепал пса за ушами и пошел прочь. Собака сидела и смотрела, как я ухожу, а мужчина натянул капюшон и опустил голову. Уходя, я заметил, как он нежно положил руку на шею собаке, чтобы погладить ее. Этот безымянный пес спас мою жизнь.

Я смотрел на небоскребы, щекочущие брюхо рассветных розовых облаков, и чувствовал себя обновленным и просветленным. Меня переполняла благодарность этому безымянному псу и моей судьбе за все, что раньше я воспринимал как должное. Мне повезло вырасти в сельской местности, где не было наркотиков, преступности и никому не приходилось греться на улице возле контейнеров с горящим мусором. А ведь я мог родиться и в другом месте, в других условиях, и у меня могло не быть никаких возможностей. Так живут миллионы людей во всем мире. Мне просто очень повезло.

Так я думал, пока не вошел тем утром в ветеринарную школу. Было уже достаточно тепло, но я и понятия не имел, как жарко бывает в Филадельфии в разгар лета. Приемная ветеринарной больницы для мелких животных при Пенсильванском университете работала круглосуточно. Экстренных больных здесь принимали даже ночью. Я вошел и спросил, в какое время открываются отделения, и решил подождать там пару часов. Обливаясь потом, я просидел в приемной эти два часа, а потом подошел к столу и спросил о профессоре, с которым должен был встретиться. Его телефон не отвечал. Я позвонил еще раз в восемь, потом в девять. Наконец около десяти часов суровая правда стала очевидна: преподаватель, к которому меня направил мой профессор в Дублине, был в отпуске. От моей утренней эйфории не осталось и следа, когда до меня дошло, что я нахожусь в огромном чужом городе, за тысячи миль от дома, и не знаю ни одной живой души во всей Филадельфии. Возможности мои были, мягко говоря, весьма ограниченными.

Слева от меня были большие двойные белые двери, которые то и дело распахивались и снова закрывались, когда входящие и выходящие люди с деловым видом прикладывали свои карточки к датчикам. Я понял, что у меня есть только два выхода: можно и дальше сидеть и жалеть себя, а можно попытаться кого-нибудь найти. Я выбрал второе. Автоматические двери распахнулись, и я прошел за кем-то следом. В ушах моих звучала музыка из «Рокки». Я в Филадельфии, и я должен действовать – сейчас или никогда.

Впрочем, решимость мне быстро изменила, когда два человека в белых халатах вышли из-за угла и пошли по коридору прямо ко мне. Я небрежно взял в руку рюкзак и попытался вести себя так, словно знаю, куда иду, но вдруг запаниковал и вынырнул в приоткрытую дверь. К счастью, это оказалась небольшая кладовка для швабр. В темноте я споткнулся, упал на пол рядом с рюкзаком и очень испугался, что сейчас моим мечтам о Рокки придет конец.

В дверную щель пробивался свет. Я быстро переоделся в этой полутьме, сунул рюкзак в угол и вышел с бешено стучащим сердцем. Набравшись смелости, мне удалось расспросить людей и узнать, где столовая и туалет, ну а ближайшие три ночи, думал я, придется провести в кладовке. Но потом два отличных парня (обоих звали Ричардами) позволили мне на несколько ночей остаться в их небольшой полуподвальной квартирке неподалеку.