Слушая животных

Одновременно я готовился к экзаменам на сертификаты в области ветеринарной ортопедии и радиологии. Так что в те годы я чаще спал в своей машине до или после лекций и репетиций, чем в постели. Днем я работал ветеринаром, в том числе и по выходным, за исключением тех дней, когда играл в театре. Тогда я либо заканчивал работу пораньше, либо брал выходной, чтобы участвовать в дневных и вечерних спектаклях. Я точно знал, к чему стремлюсь — к пониманию искусства и науки. Но признаюсь, что изучение драматического искусства, постижение азов создания сценического персонажа и анализ литературы давались мне гораздо легче, чем наука. Театр был пищей для души, а я был ненасытен. Я чувствовал, что театр помогает мне создать лучший баланс между работой и жизнью.

Филипп открыл для меня Ибсена, Чехова, Шекспира и других великих драматургов. В нашем театре мы разыгрывали пантомимы: он был Матушкой Гусыней, а я — Негодующим Демоном. У Филиппа было потрясающее чувство юмора, которое проявлялось постоянно. В пантомиме была сцена, в которой Негодующий Демон каждый вечер пишет на волшебном зеркале, которое держит в руках Матушка Гусыня, все более грубые выражения. К счастью, играли мы только ради смеха.

Однажды на утреннее представление приехали аж два автобуса — один привез дам из дома престарелых, а второй — детей из местной начальной школы. На протяжении всего первого акта в первом ряду сидел очень шумный ребенок, единственная цель которого заключалась в том, чтобы мешать актерам и раздражать соседей, не давая им насладиться представлением и привлекая внимание к собственной персоне. Он выкрикивал непристойности, оскорбляя всех актеров, разбрасывал бумажки от конфет и клал ноги на авансцену. Старушки были в ужасе, им приходилось постоянно отвлекаться, из-за чего они упускали суть нашего великолепного представления.

Когда мы перешли ко второму акту, мне более всего хотелось до смерти напугать этого негодника. Заставляя своих маленьких помощников украсть золотое яйцо Матушки Гусыни, Демон спрашивал: «И знаете, чего я от вас хочу?» С этими словами я обычно клал руки на плечи тех, кто стоял по обе стороны от меня, и кидался в сторону зрителей, выкрикивая следующую пугающую фразу, но на сей раз я решил пойти дальше. Спрыгнув со сцены в зал и оказавшись прямо перед гадким мальчишкой, я прорычал: «Хочу, чтобы ты убрал свои вонючие ноги с моей сцены!!!» Хулиган пришел в ужас. Но лучшей наградой стало то, что после спектакля ко мне подошла пожилая дама и поблагодарила с большим воодушевлением.

В другой раз я почувствовал в благодарности привкус горечи. Именно тогда мне стало ясно, почему я так стремился научиться с помощью слов передавать эмоции и чувства.

В «Супервете» мы рассказываем о том, что случается в реальной жизни, - о любви, надежде и отчаянии. Если бы я все время говорил о медицинских методах научным языком, вряд ли бы наша программа пользовалась популярностью. «Супервет» не задумывался как научная передача, мы хотели говорить о надежде и любви. Меня часто обвиняют в том, что все это всего лишь «притворство». Но могу вас заверить, что здесь нет никакого «притворства» — это реальная жизнь: любовь, боль, утраты, страх, счастье и, что особенно важно, покой и утешение.

Хоть на секунду погрешив против правды, я потеряю собственную душу. А если я по какой-то причине утрачу свою душу или ту цель, ради которой тружусь, включая эту книгу, то все будет потеряно. Если бы я делал это только ради моего эго, я был бы моральным банкротом, и моя жизнь до этого момента потеряла бы смысл. Но сегодня благодаря Филиппу я отношусь к телекамере как к другу, потому что он учил меня, что главное — нести правду. Именно в его театре, а не в операционной, я понял, что, идя по пути правды, мы могли бы сделать этот мир лучше для нас всех.

Как-то вечером мы с Филиппом репетировали пьесу Ибсена «Привидения». Герой пьесы Освальд болен сифилисом, унаследованным от развратного отца, которого он всегда боготворил. Еще тяжелее ему становится, когда он влюбляется в свою сводную сестру и получает отказ. Филипп играл пастора Мандерса, а я Освальда, умирающего от болезни и сердечной боли. Кульминация пьесы — момент, когда мать Освальда должна решить, следует ли ей облегчить его страдания и позволить ему умереть от передозировки морфина.

Пьеса была особенно трудна для меня, потому что в ветеринарной практике я постоянно пользовался морфином и прекрасно знал трагические истории ветеринаров, которые пристрастились к нему. Вот только боль безответной любви мне все еще была незнакома — всему свое время.

После очередного спектакля перед небольшой аудиторией к нам подошла пожилая дама и со слезами на глазах поблагодарила меня. Я спросил, почему она плачет, и она сказала, что ее сын умер от СПИДа. Она сказала, что наш спектакль помог ей впервые примириться с горем, беспомощностью, болью и одиночеством. Эта короткая встреча помогла мне осознать силу правды, которую несет искусство! Именно к этому я всегда стремился.