Сейчас предлагается создать амбулаторно-клинические онкоцентры – это очень хорошая инициатива, мне она импонирует. В этих центрах будут заниматься ведением больных после их лечения в стационаре. Например, больному после операции необходима химиотерапия, но нет нужды проводить ее в стационаре, занимать стационарную койку – ее можно делать амбулаторно. Такие амбулаторно-клинические онкологические центры тоже должны быть введены в единый электронный регистр.
Чтобы было понятно, где самые острые проблемы? Какие врачи, какие учреждения работают хорошо, а какие плохо, правильно?
Точно сейчас мы не можем узнать это, у нас нет объективной информации, только общая статистика.
У нас даже по смертности нет объективной информации…
Она грубая. Мы работаем по грубым, так называемым нестандартизированным показателям. Об этом говорит доктор Вахтанг Мерабишвили – популяризатор и основной двигатель большого популяционного ракового канцеррегистра. Он говорит, что Россия, к сожалению, не может приблизиться ни к европейским, ни к американским честным показателям, потому что мы используем показатели грубые. У нас заполняются бумажные формочки, которые хранятся где-то у районных онкологов. Как они заполняются, мы представляем: баба Люба пришла, смахнула бумаги со стола, часть регистра потерялась. Где больные? Наверное, там. Выпадают из общего follow up (follow up – это наблюдение).
Зачем нам нужна глубокая информатизация? Мы должны четко понимать, от каких причин скончался онкологический больной. Вот пациент, у которого в анамнезе рак, умирает. Причина смерти – онкологическое заболевание. Но может, он умер от других причин? А с таким подходом мы имеем другую картину.
Прояснение этой картины – конечная цель большой реформы, которая, на мой взгляд, сейчас уже очень сильно назрела. И начинать нужно именно с электронных регистров. Сюда должны вноситься данные по всем онкохирургам: как они оперируют, с какой частотой, какую нозологию, с какими осложнениями, с какими результатами, как часто у пациентов возникают рецидивы. Как часто возникает прогрессирование, по какому пути пошла болезнь, как она прогрессирует – эти закономерности очень интересны для онкологов. Только большой массив таких данных даст нам ключ к пониманию масштаба проблемы. Мы понимаем сейчас, что проблема глобальна, но не можем облечь ее в какие-то рамки.
Правильно ли я понимаю, что в России достаточно много времени, и сил, и денег тратится на оборудование, и меньше вкладывается в диспансеризацию, в чекапы?
Вы абсолютно правы. У нас сейчас нет сильного инструментального голода. Что это значит? Практически все диспансеры оборудованы современным диагностическим оборудованием, есть компьютерные томографы, МРТ, УЗИ, эндоскопические стойки. В некоторых регионах есть проблемы, но из-за волны по поводу принятия программы онкологии[4]
инструментальный голод не особо виден.«Близкие погибают на руках»
Наталья Ефимова родилась и выросла в Ижевске. Там же кончила медицинскую академию и сейчас работает в фарминдустрии. Наталья рассказывает, что она, как и Андрей, видит проблемы здравоохранения и со стороны врача, и со стороны пациента.
«Сейчас одна из основных проблем – отсутствие хосписа в нашем регионе, – говорит она. – Население Удмуртии – около 1 516 000 человек, в 2014 году на учете стояло более 31 тысячи пациентов с онкологическим диагнозом. На всех этих пациентов есть чуть более 200 паллиативных коек, включая и детские. Стоимость финансирования одного такого места – 149 рублей в день, большая часть из этих денег идет на парентеральное питание, на лечение практически ничего не остается. В общем, это капля в море, и попасть в паллиативное отделение практически невозможно.
Также есть два доктора-онколога, которые выезжают на дом для оказания помощи, но день их расписан по секундам, и ко всем они просто не успевают. Наверное, каждый человек в той или иной степени соприкасается с темой онкологии. Куда идти, когда надежды нет? Чаще всего нет никакой помощи, и близкие погибают на руках.