Служанки

Клер. (с иронией) С? С чем? Назови вещи своими именами. С нашим ритуалом? Впрочем, у нас сейчас нет времени затевать дискуссии. Она, она, она сейчас вернется. Но на этот раз, Соланж, она в наших руках. Я завидую тебе, ты видела ее лицо, когда она узнала об аресте любовника. На этот раз я все проделала отлично. Ты признаешь это? Без меня, без моего разоблачительного письма, ты бы не увидела такого спектакля: любовник в наручниках, а Мадам в слезах. Она могла умереть. Она едва держалась на ногах.

Соланж. Тем лучше. Пусть сдохнет. И наконец я стану наследницей! И ноги моей больше не будет на проклятом чердаке, среди этих идиотов — кухарки и лакея.

Клер. (умиленно) А я любила наш чердак.

Соланж. Не впадай в умиление. Ты любишь его назло мне. Я его ненавижу. И вижу таким, каков он есть, мерзким, голым и ободранным, как говорит Мадам. Да мы и есть голодранки.

Клер. Не начинай снова. Посмотри лучше в окно. Я ничего не вижу, слишком темно… Я хочу говорить. Мне надо выговориться. Я любила чердак, потому что бедность порождает убогое воображение. Нет необходимости поднимать шторы, ходить по коврам, дотрагиваться до мебели… взглядом или тряпкой, нет зеркал, балконов. Ничто не принуждало нас к прекрасным жестам.

Клер делает какое-то движение.

Соланж. Да успокойся, ты и в тюрьме будешь изображать из себя госпожу, Марию Антуанетту, прогуливаясь ночью по квартире…

Клер. Ты сошла с ума! Я никогда не гуляла по квартире.

Соланж. (с иронией) Ах! Мадемуазель никогда не гуляла по квартире! Не заворачивалась в занавески и кружевные покрывала? Не смотрелась в зеркало, не выходила в два ночи на балкон приветствовать толпу, сбежавшуюся под ее окна? Никогда? Нет? Никогда?

Клер. Соланж…

Соланж. Ночь слишком темна, чтобы шпионить за госпожой. А на балконе ты считала себя невидимкой. За кого ты меня принимаешь? Не старайся доказать мне, что ты лунатичка. По крайней мере сейчас ты можешь признаться.

Клер. Соланж, ты кричишь. Прошу тебя, говори тише. Мадам может войти незаметно… (Бежит к окну и приоткрывает занавеску.)

Соланж. Оставь занавески в покое, я все сказала. Мне не нравится, как ты приподнимаешь занавеску. Меня переворачивает от твоего жеста. Опусти ее. Утром в день ареста Мсье делал так же, когда ждал полицейских.

Клер. Любое движение кажется тебе жестом убийцы, готового удрать по черной лестнице. Теперь ты боишься.

Соланж. Можешь иронизировать, злить меня. Давай иронизируй! Никто меня не любит! Никто нас не любит!

Клер. Она, она любит нас. Она добра. Мадам добра! Мадам обожает нас.

Соланж. Любит нас, как свои кресла, как фаянсовую розу из ванной комнаты, как свое биде. А мы не можем любить друг друга. Грязь…

Клер. О!

Соланж. Грязь не любит грязи. И ты думаешь, я решусь продолжать эту игру, а вечером возвращусь на свою железную кровать. Сможем ли мы продолжить игру. А я, если мне не надо будет плевать на того, кто называет меня Клер, я задохнусь этой слюной! Мои плевки — это мои бриллианты!

Клер. (поднимается, плача) Тише, прошу тебя, говори… Говори о доброте Мадам.

Соланж. О ее доброте! Ей легко быть доброй, приветливой и нежной! Ах! Ее нежность! Когда она красива и богата. А быть доброй, когда служишь… Мы можем показать себя лишь во время уборки или мытья посуды. Или когда действуем веником, как веером. Наши жесты элегантны, когда мы орудуем тряпкой. Или когда, как ты, позволяем себе ночью роскошь совершить исторический проход по апартаментам Мадам.

Клер. Соланж! Опять? Чего ты хочешь? Ты думаешь, взаимные обвинения помогут нам успокоиться? Я могла бы рассказать тебе что-нибудь похлеще.

Соланж. Ты?

Клер. Именно я. Если бы захотела. Потому что, в конце концов…

Соланж. Что — в конце концов? На что ты намекаешь? Ты сама заговорила об этом человеке. Как я тебя ненавижу, Клер.

Клер. И я тебя. Но мне не нужен предлог вроде молочника, чтобы тебе угрожать.

Соланж. Кто здесь вообще угрожает? А? Ну что ты молчишь?

Клер. Сначала ты. Стреляй первой. Ты отступаешь, Соланж. Ты не осмеливаешься обвинять меня в самом страшном, в моих письмах в полицию. Весь чердак был завален черновиками, много-много листов. Я придумывала самые ужасные истории, а ты воспользовалась лучшими из них. Вчера вечером, когда ты изображала Мадам в белом платье, ты радовалась, представляя, как тайно пробираешься на корабль с заключенными, на…

Соланж. На "Ламартиньер".

Клер. Ты сопровождала Мсье, своего любовника… Ты бежала из Франции. Ты отплывала к Острову Дьявола или в Гайану с ним. О, прекрасный сон! Ты позволила себе роскошь стать проституткой, гетерой благодаря тому, что я осмелилась послать анонимные письма. Ты упивалась своей жертвой, тебе нравилось нести свой крест нераскаявшейся грешницы. Вытирать ему лицо, поддерживать его, отдаваться стражникам, лишь бы ему было оказано какое-то послабление.

Соланж. Ты сама только что говорила, что пойдешь за ним.