Служба такая...

— Конечно. Очные ставки с Боровлянкиной и Менщиковой, проверку по работе… Все это я сделаю, Иван Кондратьевич…

— Хорошо. Самое трудное поручим уголовному розыску. Звоните Константинову. Пусть зайдет.

Михайлов, удерживая в правой руке телефонную трубку, мизинцем набрал номер.

— Федор Романович! Михайлов позвонил. У меня Иван Кондратьевич. Просит зайти.

— Иду, — оборвалось в трубке. Константинов пришел минуты через три.

— Федор Романович, ваши люди проверяли, кто покарябал Сорокина? — спросил Горбунов, продолжая стоять у стола.

— Занимались. Только что закончили.

— Ну, и как?

— Задира он, Тимошка Черенков ему и поддал…

— Каким образом полуботинок Сорокина очутился на месте происшествия?

— Пока не установлено. Думаю, скоро выясним.

— Ладно, будем надеяться.

В КПЗ висела больничная тишина. Каблукова вывели из камеры с измятым лицом. Протирая кулаками заспанные глаза, он тяжело шагал по коридору, покачиваясь из стороны в сторону. У распахнутой двери следственной комнаты его дожидался Михайлов. Андрей Филиппович не пошел к прокурору просить санкцию на арест, а решил взять от Каблукова подписку о невыезде и освободить из-под стражи.

В следственной комнате тот же коричневый стол, те же две большие табуретки, которые, как и стол, прочно прикреплены к полу. Андрей Филиппович объявил постановление об избрании меры пресечения. От всего прочитанного в голове Каблукова зацепилось немногое: «В отношении Каблукова… избрать подписку о невыезде».

— Суть понятна? — спросил Михайлов, положив бумагу на стол.

— Вроде.

— Теперь читайте подписку.

Принимая исписанный лист, Каблуков тряхнул нерасчесанной шевелюрой. «Я, Каблуков Виталий Тарасович, — говорилось в тексте, — проживающий… даю настоящую подписку следователю следственного отдела УВД Курганского облисполкома по Октябрьскому району г. Кургана капитану милиции Михайлову в том, что обязуюсь из указанного выше местожительства без разрешения следователя и суда не отлучаться до окончания предварительного следствия и рассмотрения в суде дела… и являться по первому требованию судебно-следственных органов. В случае перемены места жительства обязуюсь немедленно поставить об этом в известность лицо, производящее дознание, или суд.

Мне следователем объявлено, что в случае нарушения мною настоящего обязательства подписка о невыезде будет заменена более строгой мерой…»

— Ясно, — глухо сказал Каблуков.

— Распишитесь. На постановлении и на подписке. Вот здесь и тут, — предложил Михайлов, тыча указательным пальцем в бумаги.

Каблуков, согнувшись над столом, вяло вывел свою фамилию под каждым текстом.

— Да не вздумайте скрыться, — предупредил Андрей Филиппович, укладывая в папку уголовное дело. — Хуже будет. Тогда от суда милости не ждите.

— Меня дурная собака не кусала.

— Все.

Они вместе вышли из КПЗ. На перекрестке улиц разошлись в разные стороны. Андрей Филиппович заспешил в райотдел. Виталий Каблуков, вспомнив, что ему возвращены деньги, изъятые при задержании, нырнул в парикмахерскую…

К концу недели уголовный розыск установил главного свидетеля. Им оказался пятидесятилетний Никанор Фадеевич Крестов, не знавший ни Игоря Вяткина, ни Алексея Сорокина. Как выяснилось, Крестов, возвращаясь с работы, нашел полуботинок, хотел унести домой, но, пройдя квартал, раздумал и бросил там, где его и нашли работники милиции.

Андрей Филиппович еще раз перелистывает страницы уголовного дела, сопоставляя события, факты, детали происшествия. Ведь следователю, как хирургу, ошибаться нельзя. Такая у него служба. Ответственная. Осторожная. Строгая.

ЧИСТЫЕ РУКИ

Почти квадратный кабинет расположен на третьем этаже углового четырехэтажного здания. В большие окна с утра до вечера глядит летнее солнце. До обеда — в южные стекла, во второй половине дня — в западные.

В кабинете двое. Один — за широким двухтумбовым столом. Это Александр Иванович Коклягин, в прошлом районный прокурор, теперь начальник ОБХСС областного управления внутренних дел, подполковник милиции. Сдвинув черные брови, он склонился над раскрытым делом. Второй — за приставным столиком, обтянутым темно-зеленым сукном, — Яков Степанович Харитонов, старший оперуполномоченный ОБХСС, майор милиции.

Ему перевалило за пятьдесят. Русые волосы, зачесанные назад, густо припорошены сединой. Небольшие голубые глаза серьезны. Облокотившись на столик, он задумчиво смотрит в чистое окно на бетонный мост, перешагнувший через неторопливую реку Тобол, за которой дачные домики рассыпаны, как грибы, а около них зеленеют, набирая силы, молодые фруктово-ягодные сады.

Яков Степанович ждет, когда начальник размашистой подписью утвердит план оперативно-следственных мероприятий, который предусматривает разоблачение группы расхитителей народного добра.

— Что ж, материалов достаточно, — сказал подполковник, дочитав последнюю страницу. — План дельный. Можно реализовать.

Яков Степанович видел, как начальник занес кончик авторучки в верхний левый угол отпечатанного на машинке листа, где текст начинался крупным шрифтом со слова «утверждаю», и слышал, как бумага прошуршала под пером.