Служба

К бутылке частенько прикладывались и прославленные нелегалы — Ким Филби, например. Вот как описывает свою первую встречу с ним Олег Калугин: «От хозяина дома несло перегаром, он едва стоял на ногах и, не успев познакомиться со мной, стал изрыгать бессвязные ругательства по адресу власти, КГБ и всех на свете». Но тут пьянство было лишь следствием стандартного отношения руководства КГБ к своим же сотрудникам — «паранойя подозрительности, присущая всей системе, а органам госбезопасности в особенности, сказалась и на отношении к Филби». Руководство считало, что он «возможно, заслан в СССР английской Интеллидженс Сервис на длительное оседание». По тем же причинам пил и другой известный нелегал — Маклин.

Вообще отношение к нелегалам в разведке и в Управлении «С», в частности, много даст для портрета нашего разведчика. Генерал Дроздов в «Нужной работе» поет дифирамбы Абелю и пестрит примерами заботы о нелегалах. А вот тот же Абель и не менее известный разведчик Гордон Лонсдейл (Молодый), по словам их коллеги Владимира Станченко, именовали Центр не иначе, как «корабль дураков» (Известия. 1994. 2 сентября)! Когда же Абель умирал от рака, в Управлении «С» создали спецгруппу, дежурившую у постели умирающего с микрофонами. Чекисты надеялись: на смертном одре «Абель признается, что был когда-то перевербован…».

Изучение мемуаров героев невидимого фронта на предмет, скажем, выяснения их культурного уровня, может привести к горьким разочарованиям: развеивается легенда о разведчике-джентльмене. И наибольший материал нам предоставит все тот же г-н Шебаршин. Грубость его, особенно во второй книге, изумительна. Чекиста Шебаршина раздражает «даже мысленная полемика с «демократами» — «осатаневшей стаей», которая «еще устроит свой 1937 год…» («Из жизни…»). Для него существует «уверенность лишь в одном — Бог не выдаст, но Бакатин съест…». Из лощеного дипломированного дипломата (МГИМО закончил как-никак) нет-нет да вылезет подлинное лубянское нутро: «Пишущие девушки «Московских новостей» с каким-то прозелитским новомышленническмим пылом набросились и на разведку… Я пытался найти защиту (!) у редактора и получил еще один плевок от той же пишущей девушки…Мне кажется, что кто-то излил на меня свою досаду за неудавшуюся личную жизнь» («Рука Москвы»). Вообще-то, даже за меньшее хамство в приличном обществе шандалами били морду и вызывали на дуэль…

Какого мазка еще не хватает в этом коллективном автопортрете? Как же, стукачества! Друг на друга, коллега на коллегу. Калугина «заложили» впервые в ленинградском институте КГБ, когда тот на ночь сбежал на свидание к любимой девушке — выдал однокашник: «Из Коли получился бы верный чекист, не отдай он Богу душу вскоре после окончания Института». Начальники и тут были примером подчиненным: «Крючков видел в Соломатине серьезного соперника. Получив через своих осведомителей информацию, что Соломатин не дурак выпить, Крючков тут же донес об этом Андропову. Карьера еще одного аса разведки закончилась», — опять Калугин.

Живописную картину наушничества в разведке оставил потомкам и Шебаршин: во время утренней ежедневной зарядки Крючкова «догонит быстрой пробежкой кто-то из генералов ПГУ, живущих в том же поселке, наспех горячим шепотом поделится последними новостями из разведки и получит одобрительный кивок начальства…Начальник разведки не должен забывать, что каждое его слово, каждое действие, каждый жест будут… доведены до председателя. Шептуны мне не нравятся… В конце концов, они несут информацию не на сторону, а нашему самому высокому начальству».

Какой резон обижаться на стук, если и сам… Но пусть об этом вместо меня скажет генерал Калугин: «А разве не интересен взлет бывшего начальника ПГУ и зампреда КГБ Л. Шебаршина? В разведку он пришел из осведомителей…».

Правда, Калугин тут же страхуется от возможного судебного иска (учтен опыт суда с Бабуриным по аналогичному поводу?): «Это не означает, конечно, что ему обязательно нужно было стучать на своих коллег из МИД (выделено мной. — авт.), где он работал до КГБ. Он мог просто снабжать органы госбезопасности… информацией…выполнять разовые задания». Умри, лучше и не скажешь.

Вот такое это полотно работы четырех генералов. Автор же сих строк лишь разглядывал автопортреты кисти великих мастеров искусства малоизящного — шпионажа.

15. Пенсионеры особого назначения