Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена

Не буду утомлять подробностями. Скажу сразу, что у Лисянского в отношении меня оказался жребий творчества. Что полностью отвечало его стилю работы, но вызывало легкое разочарование. Потому как творческая жилка, склонность и способность создавать новое вещи превосходные, но абсолютно безликие в эмоциональном и морально-этическом плане. То есть я получила подтверждение уже имеющимся сведениям, но не узнала ничего нового.

Однако впечатление от жребия Лисянского померкло сразу, едва я выстроила систему взаимодействия своего гороскопа с гороскопом Снегова. Звезды недвусмысленно сообщали, что мой сумрачный заместитель и без пяти минут преемник обречен стать мне предателем. Несмотря на реакцию отторжения, вызываемую у меня этим человеком, кем-кем, а предателем я его себе не представляла. А может быть, именно вследствие этого отчуждения? Ведь предать может только близкий человек. Поскольку же ни малейшего сближения между мной и Снеговым даже не намечается, то и его гипотетическое грядущее предательство обретает сугубо умозрительный характер. Он мог бы меня предать, если бы мы перестали быть чужими друг другу людьми. Но последнее совершенно невозможно — следовательно, этого не произойдет никогда. Другое дело — знать, что человек из моего окружения способен на предательство, в любом случае полезно. Думаю, можно считать это оправданием моего нежелания оставить агентство Снегову. Даже, если угодно, компроматом. Что ж — выходит, чрезвычайные меры окупились. Так-то, Рюрик Вениаминович! Я теперь предупреждена, а значит, вооружена…

Невзирая на браваду, на душе сделалось пакостно.

«ВЕСНА ЗАБЛУДИЛАСЬ В ПУТИ»

Неясные надежды и романтический флер новогодья сменились резкими чертами реальности. Звонок гендиректора вернул меня на матушку-землю — пусть не с небес, но тоже из неплохого места, хоть я и не знала его названия. Сделав несколько вялых телодвижений (да и то в основном Мишенькиными руками), я впала в такую тоску, что мстительно развернулась спиной к суровой правде, сделав вид, что мы незнакомы, и с упоением окунулась в простые радости жизни. Живет же на свете такая птица — страус.

Январь прошел под знаком выходных, выкинув из головы все неприятности, я читала вечера напролет, не вылезала из Интернета, по выходным пекла затейливые пироги, а музыка звучала в моем доме почти непрерывно. Словом, ударилась во все тяжкие.

С тех пор, как я разоблачила своих собеседников, отношения наши с Бродягой заметно изменились, став, я бы сказала, более легкомысленными, но, правда, вместе с тем и доверительными. А вот Профессор и Туу-тикки, к моему удивлению, словно бы не заметили произошедшего. Может, лишь чуть теплей стали их зимние монологи — а может, и нет. Жизнь текла легко и приятно — пока однажды в беседе с Профессором я случайно не написала:

И мир укроет мгла и марь,
И вновь предстанет он суровым.
Сегодня кончится январь —
И год быть перестанет новым.

И вдруг поняла: а ведь и правда, завтра уже февраль.

Итак, целый месяц я тяну кота за хвост. Бедное животное. С другой стороны, неужели после аврала последних двух месяцев прошедшего года я не имею права на несколько спокойных недель? Утешая себя тем, что Левинскис сам предоставил мне время на раздумья, и пока его более чем достаточно, я вынуждена признать, тем не менее, что с некоторыми вещами дальше тянуть нельзя.

Предстоит сделать выбор. Не очень-то мне помогли собранные сведения и гороскопы, даже наоборот.

Оставлять должность Снегову я не хотела. Хотя понимала, что он достоин ее. Мне был нужен повод, пусть и формальный, для отказа Снегову, и аргументы в пользу Лисянского.

И что же получилось? Как мне и хотелось, я получила подтверждение того, что один буквально состоит из положительных качеств, а доверять другому не стоит, но что дальше?

Лисянский. Я никак не могла выкинуть из головы историю с его матушкой. Кто бы мог подумать? Преданный сын, ухаживающий за больной матерью. Безусловно, это говорит в пользу Лисянского, представляя его в самом выгодном свете. Развитое чувство долга всегда вызывает уважение.

Парадокс в том, что теперь я вдруг задумалась, вправе ли я добавлять ему проблем? Да и с точки зрения рабочих интересов надежнее иметь директором человека, способного посвятить работе большую часть помыслов.

Выходило непонятно. Я узнала что хотела, утвердилась в прежнем мнении, но, невзирая на это, все получается не так, как мне хочется. А с другой стороны, какой у меня выбор?

Вызвав Снегова, я с места в карьер объявила:

— Рюрик Вениаминович, обстоятельства сложились так, что в течение ближайшего полугода вам, возможно, придется принять у меня дела.

Снегов посуровел и как будто ушел в себя — очень, очень глубоко.

— Насколько это вероятно? — спросил он наконец.

— Увы, весьма вероятно.

Он еще немного помолчал.

— Ну что же… Вообще-то меня более чем устраивает настоящее положение вещей. Но если избежать этого невозможно…