Более чем трехмесячное существование эскадрильи «охотников» ознаменовалось десятками сбитых фашистских самолетов, множеством уничтоженной боевой техники на земле. Очень жаль было терять дружный, сплоченный боевой коллектив. Он мог бы многое и многое еще сделать. Однако обстановка требовала. Пришлось расставаться.
Григорий Онуфриенко своевременно сориентировался и тут же предложил мне перейти командиром эскадрильи к нему в полк. Предложение заманчивое, но как же быть со своим родным коллективом, как расценят товарищи мой поступок?
…Долгими и тяжелыми были мои раздумья. Онуфрийенко это видел и обратился к командиру дивизии. Последовал приказ, который поставил, как говорится, точку над i. Так я стал командиром 1-й эскадрильи 31-го 4 истребительного авиационного полка.
Лето 1944 года. Мы на границе Молдавии, вблизи Днестра. Прекрасная пора, все цветет, тепло греет южное солнце. Как-то тихо-тихо. Обе противоборствующие армии в весенних изнурительных боях утратили ударную силу, значительно устали, потеряли много личного состава и боевой техники и накапливали ее в этот период, ведя бои, как часто передают в сводках, местного значения
Но эти бои «местного значения», как правило, так же ожесточенны, так же изнурительны, как и крупные наступательные операции. А авиация в этих условиях часто работает даже с большим напряжением, чем в период наступательных операций крупного масштаба. Ибо во время этих операций противник не может как следует организовать оборону, боевые порядки растянуты и не всегда можно собрать хорошо организованный ударный кулак. Здесь же, в позиционной войне, все на месте, каждая сторона зарылась в землю и поливает друг друга огнем для достижения на первый взгляд очень мелких, но для общей цели довольно значительных замыслов.
Так вот и было восточнее Кишинева в районе излучины Днестра, где река уходит далеко на запад. Вот на этой-то излучине и развернулись кровопролитные бои с обеих сторон. Нам пришлось принять активное участие в этих боях, но уже в другом составе. Наша эскадрилья в 31-м полку была сформирована заново, основным костяком ее стали Виктор Кирилюк, Василий Калашонок и Олег Смирнов. Старая, закаленная гвардия. Из новеньких сразу всем пришлись по душе коммунист младший лейтенант Борис Кисляков, комсомолец лейтенант Владимир Панков. Они вместе прибыли в 31-й полк из высшей школы воздушного боя. Борис Кисляков быстро завоевал всеобщую симпатию. Он закончил военно-политическое училище, воевал в пехоте, а когда потребовались добровольцы в авиацию, стал летчиком. Овладел техникой пилотирования и — на фронт.
Благодаря большому жизненному опыту — Борис на пять-семь лет был старше нас всех, — широкому кругозору, умению легко и просто разъяснять самые сложные вопросы он стал в эскадрилье агитатором. Такого нужного всем нам человека, разумеется, мы всячески старались оберегать. В боевой строй вводили неторопливо, осторожно, каждый делился с ним крупицей своего собственного опыта. Очень восприимчивый, внимательный, всей душой стремившийся поскорее стать настоящим воздушным бойцом, Кисляков довольно уверенно вошел в строй. Парторг эскадрильи лейтенант Павел Прожеев не мог нарадоваться на такого помощника. Мне тоже было приятно видеть, как прочно вживался в коллектив этот скромный незаурядный человек.
Когда Прожеев отсутствовал, Кисляков исполнял партийные обязанности. Так мы его и прозвали «комиссаром». И в воздухе нередко обращались к нему: «Комиссар, прикрой!»
Хуже обстояло дело с Иваном Филипповым. Он слабо владел техникой пилотирования, а учить этому на фронте некогда. Оставалось одно: направить его в школу воздушного боя. После нее Филиппов вернется к нам отлично подготовленным летчиком, станет моим ведомым. Алеша Маслов, спокойный, уравновешенный, выше среднего роста блондин, стал ведомым у Калашонка. Никакие невзгоды не могли вывести Маслова из душевного равновесия. Дрался он в воздухе уверенно, но на риск особенно не шел. Обладал одним удивительным свойством: мог спать где угодно и сколько угодно. Боясь за него, мы иногда в воздухе спрашивали: «Маслов, ты не заснул?» Шутки в этом не было: стоило Алеше подняться без кислородной маски выше четырех тысяч, его тут же одолевала дремота. Машина валилась в штопор. С падением высоты Маслов просыпался, выводил самолет в горизонтальный полет. Странное свойство! Но к нему привыкли и особого значения этому не придавали. У меня, правда, болела душа, когда я отправлял его на боевое задание ведущим. Но что поделаешь, он и слушать не хотел, чтобы его перевели в тыл или на другой тип самолета.
Полюбились нам и прибывшие чуть позже отличные ребята, хорошие летчики — лейтенанты Борис Горьков и Василий Гриценюк. Первый — невысокого роста, улыбчивый крепыш с умными глазами. Он подкупал всех своей искренностью и задушевностью. Второй обладал замечательным голосом, на досуге часто пел украинские песни, и они всегда брали нас за сердце.