Служение Отчизне

Надо! Сколько этих «надо», «должен» еще будет впереди. И я буду следовать их зову непреклонно, хотя не знаю твердо, всегда ли «надо» было поступать так, как делал я.

Ученик и учительница, посмотрев друг другу в глаза и прочитав в них «за дело», продолжили прерванную работу.

Маша, окончив физико-математический факультет, очень любила эти науки и всегда с увлечением объясняла любую тему. Хорошо знала русский язык и литературу. Она стала моим репетитором. Но ученик оказался ершистым, непокладистым, и когда та или иная задача не получалась, я злился. И только благодаря ее выдержке и ровному характеру удавалось направлять меня на путь истинный.

Работал я много. Часто засиживался допоздна, до трех, а то и до четырех часов ночи.

Так в заботах на работе и дома быстро летело время. Наступила весна, а потом незаметно и болгарское лето. У всех было доброе настроение. И вдруг как гром среди ясного неба речь Черчилля в Фултоне. Мы читали газеты и своим глазам не верили. Сначала думали, что это ошибка. Как можно? Почему он так делает?

Прошел год с небольшим после того, как в ответ на его просьбу советские войска на две недели раньше срока перешли в наступление, чтобы оказать помощь союзникам. И вот этот человек сейчас так вероломно призывает к походу против коммунизма. Это не укладывалось в голове.

Не помню, как и по чьей инициативе (замполита Резникова или секретаря партийной организации) у нас произошел митинг. Мы были очень взволнованы. Никто никого не готовил, подполковник Резников выступил с краткой речью, потом творилось невероятное. Выступали летчики, техники, мотористы, оружейники…

Выступления по накалу, по силе гнева, пожалуй, превосходят предыдущие: фашист — враг, зверь — это ясно, к этому привыкли. Черчилль — союзник, значит, друг. А речи его предательские.

Позже из документов мы узнали многое и убедились в истинном лице этого прожженного политикана, верного слуги своего класса. И тогда многие из нас задумались над тем, нужно ли всем нам оставлять боевые части и уходить, не рано ли втыкать штык в землю?

Мы поняли, что нужны Родине в боевом строю. И подавляющее большинство из тех, кто хотел уходить в запас, сказали командованию: «Просим нас оставить на своих местах, возможно, наш опыт пригодится». И они не ошиблись, через несколько лет обстановка в мире осложнилась…

После этого учеба приняла более предметный характер. Мы стали внимательнее относиться к методике боевой подготовки, к обучению и воспитанию. Стали размышлять: что и как мы делали и что должны сейчас делать, ведь уже прошел год после войны. Вскоре в нашей газете «Защитник Отечества» замелькали статьи — одна, вторая, третья. Выступали Виктор Кирилюк, Олег Смирнов, Иван Быстров, летчики и техники из других частей.

В своих статьях фронтовики делились боевым опытом и отдельными крупицами того, что было приобретено в мирные дни. Стали больше внимания уделять молодым летчикам. Вели учебные воздушные бои, стреляли по мишеням («конусам»). Каково же было наше удивление, когда даже бывалые летчики только одной-двумя пулями попадали в «конус». Это заставило нас взяться за теорию. На занятиях, которые проводил начальник воздушно-стрелковой службы, снова и снова разбирали: как занимать исходное положение, когда открывать огонь…

Я слушал и вспоминал Адлер и своего учителя майора Микитченко:

— Летчики — это искренний, честный народ, но они беспощадны к должностям и званиям, за словами они ждут дела, им подай мастерство и личный пример, то, что ты говоришь, — хорошо, мы тебя внимательно слушаем, но ты покажи, вот тогда мы тебя признаем и оценим, чего ты стоишь.

В конце занятий летчики поблагодарили начальника воздушно-стрелковой службы за науку и попросили, что бы он показал это в воздухе.

На очередных полетах (я руководил ими) буксировал конус Вася Калашонок, а начальник воздушно-стрелковой службы (ВСС) вылетел на стрельбу.

…Слышу по радио:

— Захожу слева, захожу справа. — Огонь, даже очереди слышны были, а потом:

— Ах, ты… — и тут последовало крепкое словцо. — Я тебе покажу…

В чем дело, кто кому покажет? Запрашиваю — молчат. Спрашиваю второй раз, третий — ответа нет. Запрашиваю каждого по индексу. Все ответили. Снова спрашиваю:

— Кто бранился? — Отвечает Калашонок:

— Сейчас прилечу, доложу.

Смотрю, на бреющем с запада на восток поперек старта проскакивает на полных газах «лавочкин». По номеру самолета узнал начальника воздушно-стрелковой службы.

Вслед за ним несется еще один.

— Калашонок, покачай.

Качает. Дал команду обоим заходить на посадку. Сели. Спрашиваю у начальника ВСС: в чем дело?

Он весь красный, руки трясутся, слова сказать не может. Калашонок злой, я его никогда таким не видел. Просит посмотреть самолет. Подхожу, смотрю: один снаряд попал в фюзеляж, а второй — в плоскость. Оказывается, вот в чем дело.