Служили два товарища

Ребятки — бородатые старослужащие солдаты — стояли у орудий, ожидая команды. Откуда-то с правого фланга донёсся протяжный свисток.

— Огонь! — крикнул Брусенцов, продолжая улыбаться. И сразу же воздух начали рвать орудийные залпы.

Красные командиры шли в атаку вместе со своими бойцами — даже командиры полков, даже начдив 61-й. С винтовкой в руках начдив бежал вперёд и, задыхаясь, кричал:

— Даёшь Врангеля!.. Даёшь Крым!

Перед его глазами вдруг мелькнули мешковинные штаны с надписью «и сынъ».

Красноармеец, на котором были эти штаны, нагнувшись над убитым товарищем, высвобождал из мёртвых рук винтовку.

— Некрасов, душа с тебя вон! — крикнул начдив. — А ну марш назад!

Андрей, с винтовкой в руках, разогнулся:

— У меня плёнка кончилась…

— Назад, тебе сказано! Твоё дело…

Начдив не договорил. Ударивший рядом снаряд вырвал землю у них из-под ног, бросил в разные стороны…

Андрей поднялся, обтёр лицо рукавом. А начдив остался лежать на земле. Опустившись на корточки, Андрей приподнял его голову. Начдив силился что-то сказать и не мог. Вместо слов изо рта у него лезли розовые пузыри. Гимнастёрка у самого ворота набухла кровью.

Мимо них с криком бежали в атаку бойцы. Андрей подхватил с земли винтовку и побежал вместе со всеми.

Орудийная пальба сливалась в сплошной гул. Цвиркали над головами пули. В бычий лоб броневика ударил снаряд. С тяжёлым скрежетом машина повалилась набок, затрепыхались над мотором лоскуты огня.

Из люка вывалился матрос в тельняшке, закрутился волчком, сбивая с себя пламя.

С другого броневика сшибло башню. Неуклюже развернувшись, он пошёл назад, к своим.

Штурм продолжался, но атакующих становилось всё меньше. По обе стороны от Андрея падали бойцы: одни — чтобы хоть на время укрыться от смертельного огня, другие — насовсем утыкались мёртвым лицом в пыль.

По земле словно бы молотил ливень. Крохотные ямки возникали, пропадали и появлялись снова. Сюда были пристреляны пулемёты белых, и сквозь эту свинцовую завесу пройти было нельзя. Здесь, в каких-нибудь ста саженях от Турецкого вала, атака захлебнулась. Бойцы повернули назад.

Андрей остановился в нерешительности. Вперёд пути не было, а назад бежать не хотелось. Петляя, как будто этим можно было перехитрить пули, он резко метнулся в сторону и спрыгнул в глубокую воронку от фугаса.

Там уже было человек десять живых, почти все в чёрных кожаных тужурках. Андрей узнал в них — вернее, угадал — стрелков латышского полка. Здесь была и знакомая ему женщина-комиссар.

Ей бинтовали голову белой тряпкой — наверное, рукавом от чьей-то рубахи. На глазах у Андрея тряпка становилась красной.

— Здесь сидеть бессмысленно, — говорила женщина слабым и решительным голосом. — Надо идти вперёд.

— Наши отступили, — сказал Андрей в воздух.

— Тем более! Мы пойдём вперёд, и все пойдут за нами… Товарищ Арвид, товарищ Карл, идёмте.

Женщина выбралась на край воронки и распрямилась во весь рост.

— За революцию! Вперёд! — пронзительно закричала она и побежала, вернее, пошла, потому что бежать у неё не было сил.

Латыши молча двинулись за ней, Андрей — за ними.

Счастье улыбнулось этой странной и отчаянной женщине. Врангелевские пулемёты молчали, потому что стрелять сейчас было де по кому: красные откатились далеко назад.

Поддерживая своего комиссара под руки латыши что было сил побежали вперёд. Пулемёты белых, спохватившись, снова зататакали, замолотили пулями по земле. Но только поздно: латыши и Андрей уже были в мёртвой зоне, слишком близко к стене, чтобы их могли зацепить пули. Лишь двое в чёрных тужурках остались лежать, пришитые к земле свинцовой очередью.

Остальные скатились в глубокий ров и прижались к стене Турецкого вала. Андрей огляделся.

Латыши хлопотали над женщиной-комиссаром: во время перебежки её снова ранило.

— Товарищ, — едва слышно сказала она Андрею. — Я тебя помню. Я тебя где-то видела… Скажи — за нами, пошли?.. Атака продолжается?

— Да, да… конечно, — ответил Андрей.

Женщина гордо улыбнулась и закрыла глаза.

Батарея Брусенцова — как и все батареи на Турецком валу — получила передышку. Сам поручик сидел на подножке орудийного передка, курил папироску и смотрел, как солдаты прибирают стреляные гильзы, чистят после боя орудия.

— Четвериков! — сказал поручик беззлобно. — Это ж дальномер, деликатный прибор… Как же ты с ним обращаешься? Ты что, готтентот?

— Не, — ответил рябоватый солдат. — Вятский я…

Брусенцов улыбнулся:

— Вятские — ребята хватские. Семеро одного не боятся, попадись он сонный да связанный…

Артиллеристы охотно посмеялись — не старой этой прибаутке, а чтобы сделать приятное поручику. Они с ним ладили.

Вдоль бруствера шли, спеша куда-то, два генерала и молодой щеголеватый полковник. Наткнувшись взглядом на Брусенцова, полковник Васильчиков замедлил шаг, а потом и вовсе остановился.

— Поручик, можно вас на минутку?

Брусенцов узнал его сразу. Нарочно помедлив, он встал и, не бросая папиросу, пошёл к полковнику.

— Сегодня ночью красные форсировали Сиваш, — сказал Васильчиков.

Брусенцов покачал головой.

— Какой сюрприз, а? Кто бы мог подумать!