Служили два товарища... Трое (повести)

Налив на край вафельного полотенца одеколону, Калугин вытер кирпично-красное от загара лицо и широкую короткую шею.

- Никуда тебя не заберут. Как в городе? - спросил он.

Я объяснил, что в городе пропасть народу, что отправляют детей и стариков.

- Да, дела-делишки, - крякнул Калугин, положив полотенце на подушку. - Будь они прокляты! Так уезжает все-таки народ, говоришь? И чего нам с тобой не хватает, чтоб сейчас, сию минуту вколотить его, подлеца, в гроб?

Я бросил в чемодан полотенце, зубную щетку, мыло.

- Ведь люди у нас какие - черт его знает на что способны! - размышлял Вася Калугин. - Ну да хоть бы вчерашний случай. Приезжает к нам одна гражданка…

- Что еще за гражданка?

- Вполне обыкновенная, зовут Настей, - сказал Калугин, расплываясь в самой добродушной улыбке. - А задача серьезная: перебросить эту гражданочку к немцам в тыл. Я как раз у командира был, когда привезли ее на машине. Показала свои документы. «Мне, - говорит, - надо как можно скорее». - «Вот с Калугиным и полетите, - поясняет Василий Иванович, - ночью полетите, он отлично ориентируется, как раз над местом сбросит». А я гляжу на нее прямо-таки с удивлением: этакая… ничего особенного! И откуда только смелость берется? Повел ее обедать в салон, потом отдыхать. С ней был чемоданчик. «Я без чемодана, - говорит, - не могу прыгать: там у меня, видите ли, бальное платье». Ну что ты скажешь? Чего же нам после этого не хватает, Саша? Молчишь?

- Нам с тобой, скажем, не хватает самолетов, - сказал я.

- Ерунда, не только в нас дело, - Калугин подмигнул своими голубыми, широко расставленными глазами. - Времени пока не хватает. Понимаешь, это как в шахматах: он сделал первый ход, а мы еще по-настоящему не ответили. Понятно?

- Понятно, - сказал я, - мысль не особенно хитрая.

- Ну и пусть не хитрая, черт с тобой, пусть я не хитрый, зато эта гражданочка, которую я вчера с ее бальным платьем к немцам сбросил, она хитрая. Не понимаешь? Ладно. А давай все же попрощаемся, вдруг тебя переведут…

- Типун тебе на язык, - сказал я. - Вот увидишь, не переведут!

- Ладно, - сказал Вася Калугин, - не горюй, воевать всюду можно.

Мы расцеловались. Я взял чемодан и пошел в автобат.

* * *

И вот я снова в Ленинграде, снова на твердой земле, снова в «порту». Первым делом отправился в Адмиралтейство. Меня принял какой-то майор береговой службы, повертел пропуск и вызов.

- Борисов? - спрашивает. - Лейтенант Борисов?

- Так точно, - говорю, - Александр Евграфович.

- Ну так приходите завтра. Начальник раньше не приедет. Можете быть свободным.

Начальству, конечно, видней. Я вышел из Адмиралтейства, прошелся по Саду трудящихся. Студенты там рыли укрытия.

Как быть? Ехать в часть на день - не хочется. Решил: дай поживу в «Астории», чем черт не шутит, ведь я в «порту», и сама судьба предоставила мне отпуск. Тут я первым делом вспомнил о Вере. Но, как назло, оказалось, что записную книжку я оставил в части, сунув по ошибке в старый китель Калугина, как я потом узнал. Справочные адресные бюро не работали. Изругав себя последними словами, я все же поехал на канал Грибоедова. Мне помнилось из разговора, что она жила где-то там.

Если вы бывали в Ленинграде, то, конечно, знаете, канал Грибоедова - не переулочек с четырьмя домишками. Битых три часа гулял я по его набережным, и по правую руку и по левую, надеясь на счастливую встречу. Ребятишки смотрели на меня с любопытством. Мальчики вытягивались и отдавали честь. Они продолжали играть в войну, плохо понимая, что проклятая старуха с косой стоит у них за плечами. Наконец я плюнул и отправился в гостиницу.

Не без любопытства вошел я в огромный дом (до этого я жил в общежитиях и туристских базах, а в гостиницах не живал), подал командировочное предписание и спросил номер.

- Пятьсот тринадцатый, - сказала барышня, не поворачиваясь от конторки.

И не успел я опомниться, как лифт поднял меня куда-то вверх и коридорная ввела в солнечный веселый номер, где на письменном столе под затейливой лампой с пестрым абажуром, прожженным папиросой, лежал ворох старых газет - наследство от моего предшественника. Я надел воскресную пару, сунул чемодан в пустой шкаф и спустился в ресторан. Там все еще, как в мирные времена, казалось весело: стучали ножи и вилки, и расторопно бегали официанты в белоснежном, с салфеткой на левой руке.

Весь вечер я бродил без цели по улицам. Вышел на Неву. Яркий оранжевый осенний закат, какого я никогда прежде не видывал, охватил все небо. Он был как огромный пожар, всюду лежали его отблески. Надвигалась ночь. По Невскому шел народ из театра. Перед окнами ТАСС, у магазина напротив Екатерининского садика, стояла толпа. Мне не хотелось читать сводку: я видел по лицам, что она без перемен.