Служители ада

— Ваше остроумие не лишено оснований и поэтому принимается к сведению. Но от стариков, не способных зарабатывать на хлеб, нам с вами придется избавиться. В десятидневный срок юденрат должен обеспечить отправку из Лемберга всех евреев и евреек старше шестидесятилетнего возраста, кроме раввинов и их жен, — Сделал паузу, еще раз посмотрел на портреты раввинов, будто советовался с ними. — И, конечно, освобождаются от высылки из Лемберга уважаемые сотрудники юденрата любого возраста, их жены и даже родители. Только по-честному, без еврейских гешефтов. — Подмигнул Ротфельду то ли по поводу еврейских гешефтов, то ли как соучастнику сговора и сказал как само собой разумеющееся: — Непригодные к труду старики и старухи будут вывезены в сельские местности, об их содержании даны указания местным еврейским общинам. О времени отправки эшелонов сообщу дополнительно. Стариков и их близких надо предупредить о суровой ответственности за невыполнение этого распоряжения. А вас, председатель, наверное, не следует предупреждать о личной ответственности за точное и своевременное проведение акции. Кому много дается… — сделал Энгель многозначительную паузу, — прав и жизненных льгот, с того много и спрашивается. Понимаю, нелегко выполнить такую деликатную и крупномасштабную акцию, преодолевая стадные чувства евреев и не имея собственных полицейских сил. Решил вам помочь, но только помочь, не намерен за вас работать. Юденрат должен определить тех, кто подлежит выселению, и обеспечить отправку. Не исключено, что каких-то стариков и старух начнут прятать дети, знакомые. На уклоняющихся от отправки и их укрывателей надо ежесуточно составлять списки с указанием адресов и передавать начальнику украинской полиции. Остальное — его забота. Имеются ли у пана председателя другие пожелания?

Эрих Энгель так спросил о других пожеланиях, будто сам Ротфельд поставил вопрос об участии украинской полиции.

Смирился Ротфельд с неизбежными жертвами, но новая акция возникла немыслимым, невозможным кошмаром. Старики и старухи имеются почти в каждой семье, — какие сын или дочь согласятся отправить родителей на смерть?! Как можно отправить на смерть самых почитаемых членов общины?!. Почему на смерть?.. За немногие месяцы владычества немцев Лемберг пережил не один погром; нетрудно представить, что ожидает стариков в сельской местности, где кроме фашистов полно оуновцев. И кому нужны чужие старики, когда о своих невозможно заботиться!

Страшится Ротфельд недодуманных мыслей и еще более страшится молчания, которое может быть расценено Энгелем как неуважение и, что еще хуже, как нежелание выполнить приказ немецких властей. В конце концов, не так уж много в Лемберге старых евреев: многие погибли в последние месяцы.

Энгеля не злит молчание Ротфельда, ответа не ждет, ради блажи спросил о «пожеланиях». Никогда не отказывает себе в удовольствии поиздеваться над трусливым евреем, хотя ценит его исполнительность. Уже поднявшись, только для того, чтобы продлить удовольствие от своей остроумной игры, повторяет вопрос:

— Так как с пожеланиями? Сегодня не скажете, завтра не скажете, а когда не останется времени — выложите кучу претензий и меня, беднягу, загоните в угол.

Ротфельду больше невозможно отмалчиваться. Ему кажется, что «предупреждение» Энгеля — предвестник грозы.

— Герр комиссар! — такое обращение считает более значимым, чем по эсэсовскому званию, которое приравнивается к армейскому капитану. Для Ротфельда «герр комиссар» — почти «герр министр». — Примем все меры, чтобы ваше распоряжение выполнить точно и в срок.

— Иного не ожидал! — хвалит Энгель Ротфельда и все же подчеркивает важность задания. — Учтите, распоряжение о выселении стариков отдано самим губернатором: как и вы, я лишь скромный исполнитель воли высших начальников.

«Как и вы!» — удовлетворенный своим остроумием, идет Эрих Энгель к дверям. Нынешним вечером, в эсэсовском кабаре, эту беседу изобразит в лицах. То-то будет потеха.

Сразу же после ухода гауптштурмфюрера Ротфельд прошел в кабинет заместителя и оглушил страшной вестью. Не беспредельным оказалось циничное отношение Ландесберга к жизни, нежданно-негаданно услыхал голос совести, давно списанной, как чувство неполноценности жалких людишек. Поначалу отправка на смерть матерей и отцов показалась немыслимой. Никогда и ни в чем себя не обманывал, так и подумал: «На смерть!». К счастью, своих родителей нет, но как отправить на смерть родителей друзей и знакомых, даже незнакомых?

Походил, подымил, снова уселся, пробарабанил тонкими пальцами до столу несколько тактов из реквиема Вольфганга Моцарта, убитого другом. Вспомнил великих правителей, пришедших к власти по трупам отцов, и стало немного легче. Правители убивали отцов, и их можно понять: большая политика выше животных чувств обывателя. И сейчас надо правильно оценить ситуацию, невыполнение распоряжения немецких властей равно собственной смерти. Еще неизвестно, где дольше старики проживут — в Лемберге или в сельской местности? Погромы — всюду погромы, в Лемберге и в любом другом пункте генерал-губернаторства.