Служители трёх миров

Гмелину вторит чуть более поздний путешественник Г.Сарычев: "Доверенность, каковою пользуются шаманы у всего здешнего простого народа, отнимает всякое на них подозрение в обмане, а предрассуждение о связи их с злыми духами утверждает еще более в мнении, что все делаемое шаманами производится черезъестественным образом и не иначе как с помощью дьявольскою. Мнимая сия власть над духами дала им право выдумывать разные сказки и нелепости для суеверного невежества, дабы более верили, что они могут предсказывать будущее, знать настоящее и прошедшее, повелевать ветрами и бурями, лечить больных и доставлять счастье в звериной ловле. Таким образом всегда имеют случай выманить что-нибудь у легковерного народа".

Но этот же исследователь, сделавший в XVIII веке заключение в стиле будущих большевистских идеологов-атеистов, приводит описание камлания, где шаман явно выступает в качестве личности, обладающей если не паранормальным, то по крайней мере гипнотическим даром: "Через несколько минут (шаман — В.Ф.) опамятовавшись, просил ножа, и когда подали, то ударил себя им в брюхо и велел одному якуту вколачивать его поленом до самого черня. Потом подошел к очагу, взял три горящих угля и один за другим проглотил, не показывая ни малой боли, после чего плясал еще долго. Наконец, вынул из брюха нож и, выхаркнув с некоторым усилием проглоченные угли, стал предсказывать, что больной выздоровеет, если в жертву злому духу, мучавшему его, убита будет лошадь, и назначил притом, какой она должна быть шерсти".

Подобные действа вновь прибывшие ученые заносили в разряд "фокусов", объясняли только "ловкостью рук" и при случае старались даже устраивать публичные "разоблачения".

Так, в частности, поступили Миллер и Гмелин. "Мы услышали о волшебнице, которая так прославилась, несмотря на свою молодость, ей было 20 лет, что пользовалась большим доверием, нежели волшебники, уже под 40 лет практиковавшие свое искусство. Она жила в 20 верстах от города. Профессор Миллер послал за нею, и она явилась. Она признала, что она волшебница и настолько сильна в своем искусстве, что может пронзить себя насквозь ножом без вреда для себя. Назначили вечер, когда она покажет свое искусство, и она согласилась. Волшебное платье было надето, заиграл бубен, и волшебница стала делать прыжки, которые были очень искусны, вероятно, вследствие ее молодости. По голосу нельзя было судить, что она так молода; ее крики, сливаясь с шумом бубна, походили то на рев медведя, то на рычание льва, на лай собак, на мяуканье кошек и т.п. Верхом на бубне она взлетала то к воздушным чертям, то к тем, что живут на земле, обращалась с ними очень свободно, вызывала каждого, разговаривала с ними и получала, как она утверждала, искренние ответы. Якуты были вне себя от изумления..." Но ученым мужам оказалось этого мало, они потребовали, чтобы шаманка проткнула себя ножом при их полном контроле. Волшебница, конечно знавшая, что некоторые шаманы могут без всяких последствий пронзать себя в нескольких местах, но, видимо, не обладавшая подобным даром, наверняка горько пожалела о сказанном, но отступать ей было уже некуда. И она, хоть и не сразу, но решилась. Как свидетельствует Гмелин, "я ощупал рану и кусок выпавшего сальника. Волшебница отрезала его, велела изжарить на угольях и съела". Рана на ее животе, увы, не затянулась тут же, как полагалось по всем канонам волшебства, и торжествующие профессора заставили бедную женщину "дать письменное сознание за своей подписью и подписью переводчика городского в том, что она до этого раза никогда не продевала сквозь тело ножа и теперь не имела намерения этого делать, а хотела обмануть нас, как якутов..." Публичное разоблачение состоялось, но так сильно ранившая себя женщина "оставалась спокойною, как будто с нею ничего не случилось", а "через шесть дней рана ее зажила, хотя она ее не больше двух раз перевязала". Интересно, за сколько бы дней исцелился от ножевого ранения в живот сам профессор Гмелин?..