Служу Советскому Союзу 2 (СИ)

Кого-то накрыло прямо на броне БТРа, кто-то успел соскочить и укрыться за толстыми колёсами. Мы начали отстреливаться в ответ, ориентировались на короткие плевки и вспышки. Со стороны нападавших тоже послышались крики боли.

Сдаваться никто не собирался, но все понимали, что под сквозным огнём нам долго не продержаться.

— Командыр, ты увади рибят. Я атвлику их, — подполз ко мне Карим Амаев из-за характерного носа прозванный Коршуном.

— Ты чего надумал? Держимся до конца! — крикнул я в ответ.

— Увади! Я загаваренный, меня ни убьют! — прокричал Коршун в ответ и оскалился прокуренными зубами.

Этот мужчина, родом из гордых горских князей, не раз показывал себя отличным воином, выходя живым там, где другие могли остаться навсегда. Похоже, что и в самом деле заговоренный. Его родителей казнили боевики, в наказание за «плохо воспитанного» сына, причем сняли это на камеру и отправили запись нашему командованию. Надо ли говорить, что большой любви Карим к нападавшим не испытывал? Ненавидел лютой злобой…

Я кивнул ему в ответ. Привлек внимание тех, кто ещё остался в живых поднятым вверх пальцем и ткнул этим же пальцем на север, где горел БТР, своим дымом создавая закрывающую от глаз нападающих завесу. Я показал три пальца, потом два, потом один…

Карим выскочил на свободное место и раскинул руки. Словно взлетел над землей... В следующий же миг он рванул их к груди и снова раскинул… Ноги начали притоптывать в ритме «чеченского шага».

Коршун танцевал лезгинку!

И делал он это так зажигательно и так яростно, что невольно смог удивить нападавших. От неожиданности стрельба нападавших поутихла, и мы рванули в ту сторону, куда я показал. Вырвались из окружения, неся потери в убитых и раненых. Вышли…

Я помню ту самую горькую улыбку, почти оскал, застывшую на губах Карима, когда он выделывал па своего смертельного танца. Вокруг свистели пули, а он танцевал. Танцевал зная, что одна из свинцовых пчел его настигнет и торопился выдать всё, что только умел. Отвлекал внимание…

Точно такая же улыбка возникла и на губах Дорина, когда он рванулся вперед. Я тоже не стал терять времени и с выкриком: «Хенде хох, грёбаные свистоплясы!» зарядил в лоб стоящему рядом охраннику.

Всё-таки мирное время расхолаживает. Люди расслабляются и становятся мягче, спокойнее, нежнее. Никто из охранников не ожидал от почти обнаженных людей, чья участь была предрешена, такой прыти и агрессии. К тому же хнычущий и пускающий сопли Головлев здорово замаскировал наши хмурые лица. Пленители подумали, что двое других русских точно такие же, как этот слизняк.

Нет, всё-таки главная ошибка западных людей состоит в том, что они всегда недооценивают русских! Так ошиблись они и на этот раз.

Прозвучал женский визг, когда мы «взяли в руку яйца сильных мира сего».

Началась пляска смерти…

Мы с Дориным завладели оружием, а дальше… А дальше пошли отрабатывать, как по целям на стрельбище. Выстрел — попадание, выстрел — попадание.

Пусть не всегда в десятку, но всегда на поражение. Стоящие по стенам бункера люди за считанные секунды были выведены из строя. При этом мы перемещались, прыгали, пригибались и вели стрельбу из таких положений, что в обычной жизни и выдумать было сложно.

Неожиданность, крик, грохот в замкнутом помещении — всё это ввело толпу на короткий промежуток времени в оцепенение. «Всемогущие» впали в прострацию, как стадо бандерлогов перед удавом Каа. Этого времени нам хватило с лихвой, чтобы нейтрализовать тех людей, у кого имелось оружие.

По крайней мере, мы так думали. Когда же стоящие в толпе люди в нацистской форме потянули из кобуры пистолеты, тогда и началась та самая кровавая вакханалия, что привела к многочисленным жертвам.

Крики… Выстрелы… Падающие на пол тела…

Время превратилось в череду фотовспышек. Вспышка — кадр. Вспышка — кадр. Резко, очерчено, моментально. Движения без остановки. Стрельба на поражение. Никаких чувств, только желание забрать с собой побольше.

Голая Ангела среди лежащих тел… Опрокинутая каталка и ползущий Гитлер…

Грохот и пальба как музыка боевого гимна. Не забывать дышать, чтобы протолкнуть пахнущий гарью воздух в легкие. Прыжок, выстрел, перекат. Снова прыжок, но уже в другую сторону. Опять выстрел. Хрипы и крики боли. Кляксы крови на белом поле свастики. Серое вещество на красном поле...

Я прыгал из стороны в сторону, стреляя не в людей — в дьяволопоклонников. Патроны кончились — я подхватил другое оружие. Колонны как нельзя лучше помогали укрыться и уйти с линии огня…

Во рту возник металлический привкус крови, похоже, что прикусил щеку. Левую руку рвануло в сторону, а после на месте рывка возникла боль, как будто приложили к коже раскаленный арматурный прут. Кожа тут же окрасилась красным.

Хреново, если так будет течь, то вскоре могу грохнуться от потери крови. Ладно хоть пуля прошла навылет, а не застряла в мясе… Я в несколько движений расстегнул у лежащего охранника ремень и вырвал его из штанов. Хоть какой-то жгут, чтобы остановить кровь. Перетягивание заняло ещё несколько секунд. Я притаился на это время за колонной.