Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

** Мой компаньон по Товариществу Большой Кинешемской мануфактуры, имеющий на плечах не менее 68–69 лет, отличающийся умом и сметкой, составивший довольно большое состояние и положение среди московского купечества; занимал разные почетные должности в благотворительных учреждениях в Московском купеческом обществе. Биография Простякова была очень интересна: слышанная мною от знавших его лиц, но, к сожалению, она у меня из памяти исчезла. Личные мои впечатления о нем остались только хорошие; из смешных его сторон была любовь к иностранным словам, которые он часто перепутывал: так, вместо “виртуоз” говорил “виртоуст”, и когда его переспрашивали, то не смущался, отвечал: “Как не понимаете? Так называется человек, замечательно хорошо исполняющий свое дело”. И тому подобные другие словечки, курьезно перепутанные.

Он же рассказывал, что А. С. Вишняков имел слабость поиграть в преферанс; к нему собирались еженедельно партнеры, но проигрывать чрезвычайно не любил. Вишняковский лакей, перешедший на службу к Простякову, рассказывал: когда игра у господ кончалась, то Алексей Семенович всегда предварительно входил в столовую посмотреть, готов ли ужин; и, бывало, знаешь, когда он в проигрыше, кричит: «Зачем поставил заграничные вина, икру и другие деликатесы, убирай их, довольно им будет колбасы и вина от Удельного ведомства». А когда выиграет, то молчит и наоборот скажет: подай вина получше и побольше.

Благодаря надменности А. С. Вишнякова, он не пользовался большой популярностью среди крупного купечества, а среднее купечество старалось угодить ему, имея необходимость в кредите в Обществе взаимного кредита, где он был председателем5.

* * *

С 1886 года, моего первого вступления в коммерческую деятельность, пришлось в течение двадцати лет работать с бухарским купцом Мирсаит-Ата Бургановым. Бурганов был довольно угрюмый и недоверчивый человек, и в его голове никак не укладывались мысли, что имеются нравственные начала кроме установившейся у него азиатско-мусульманской этики, а именно: физической силы и денег.

Приблизительно в середине девяностых годов прошлого столетия была от него получена партия бухарского хлопка из местных семян в количестве 550 кип = 4400 пудов с письмом, что никоим образом им не разрешается продажа этого хлопка без его разрешения.

На московском рынке чувствовался большой недостаток в этом сорте хлопка, требования на него были большие, но, придерживаясь его письма, мы хлопок не продавали, извещая его о положении рынка. Наконец, как мне казалось, цена на этот сорт хлопка достигла кульминационной точки; на все наши извещения и советы продать хлопок получали ответы: «Прошу не продавать до моего разрешения!»

Желая знать, по каким мотивам удерживает продажу Бурганов, я послал нашему бухарскому агенту телеграмму с просьбой сообщить: почему Бурганов не желает продать хлопок по наивыгоднейшей цене для этого времени?

Получил ответ: Бурганов советовался с одним муллой, считающимся среди мусульман «святым», посоветовавшим товар не продавать, так как цены в скором времени на хлопок должны еще сильнее повыситься.

Увидав, что в коммерческие дела начали вмешиваться «святые» муллы, я, недолго думая, продал из 550 кип 500 кип, оставив 50 кип для удостоверения качества этого хлопка, из-за могущих в будущем возникнуть с Бургановым каких-нибудь недоразумений по этому поводу.

Мое чутье на этот раз совершенно оправдалось, за хлопок была взята наивысшая цена того времени, после чего цена начала понижаться и месяцев через шесть понизилась с чем-то на три рубля в пуде. Если бы мною это не было сделано, то по исчислению расходов за полежалое, страховку, процентов за взятую Бургановым ссуду, усушку, раструску хлопка разница в цене составила бы больше 16 тысяч рублей на всю партию. Таковая сумма для Бурганова была бы очень тяжела, так как он принадлежал к купцам среднего достатка, и пришлось бы ему долго пополнять эту потерю в течение многих лет, отказывая себе во всех своих жизненных потребностях.