* А. И. Руперти был немец из Гамбурга, где он служил в какой-то фирме. У него был шурин Ахенбах в Москве, имеющий хлопковую фирму «Ахенбах и Колли». Ахенбах был умным и дельным человеком, славившимся своими особо злыми остротами. У Ахенбаха детей не было, поэтому он выписал из Гамбурга Руперти, чтобы научить при своей жизни хлопковому делу. Руперти прожил у Ахенбаха довольно долго, но говорить по-русски научился плохо. Ахенбах недолюбливал своего шурина и часто при посторонних отпускал ему колкости и даже зачастую называл его дураком. После смерти Ахенбаха Руперти не мог продолжать его дела самостоятельно и поступил в Московское Торгово-промышленное товарищество в директора, заведующим иностранным отделом. Надо отдать ему справедливость, что Руперти, пользующийся оставленными ему Ахенбахом американскими фирмами, повел дело на правильных основаниях, без всяких спекуляций. А. И. Руперти, сделавшись директором в Товариществе, поставил себя в нем так, что не допускал никого из русских работников в изучение этого дела: переписка с американскими, египетскими, английскими фирмами велась лично его сыном Эдгаром, письма копировались в отдельной книге, хранившейся у них в запертом столе.
А. И. Руперти о себе много думал и был до крайности высокомерен: руки служащим не подавал, а тем лицам, которые стояли по положению в Товариществе довольно высоко, протягивал только один палец; я рассердился и тоже в свою очередь протянул ему один палец. Вышло комично, присутствующие невольно засмеялись, видя скрестившиеся наши пальцы, после чего [он] начал подавать всю руку, но никогда не жал ее.
Эдгар был красивый молодой человек, женатый на сестре городского головы Н. А. Алексеева. С. М. Долгов особенного впечатления на меня не оставил, хотя он был хорошо образованный, занимался переводами книг итальянских, английских на русский язык, но как купец представлял из себя небольшую величину, по инертности своего характера.
Они показали все помещение, занимаемое Торгово-промышленным товариществом, находившееся на третьем этаже Торгового банка; состояло оно из четырех больших комнат, разделяющихся широким коридором. Левая сторона по коридору была занята служебным персоналом, на правой стороне в первой комнате помещалось правление Товарищества; а в смежной с ней комнате находились образцы хлопка.
Разговаривая с ними, я интуитивно понял, что мое приглашение на службу в Товарищество для них не пришлось по душе, хотя по виду встретили и беседовали со мной весьма любезно. И это мое чутье оправдалось на следующий день, пришлось случайно услыхать разговор Долгова с Руперти во время прохода мимо комнаты правления, когда они думали, что я прошел в свое помещение, но был остановлен одним из служащих для получения какой-то справки. Долгов сказал: «Прошел наш новый синекура»1
. Кого они подразумевали старым — мне неизвестно.