Слышишь пение?

— Тетя Таня пыталась им объяснить — он старый и больной, пробовала их остановить, но они просто не обратили на нее внимания. Оттолкнули, вошли и забрали его. Прямо как был, в пижаме и тапочках. Тут тетя Таня велела им подождать — она пойдет с ним. Мистер Ризман сказал: "Иди немедленно в дом". Кричал на нее, так в письме написано. Но она… она ни за что не хотела сдаваться, от того они, наверно, и послушались — стали ждать. Она убежала в дом и вернулась с чемоданчиком, очками и палкой свекра. И их забрали — обоих.

Голос Руди задрожал. Он едва смог произнести последние слова, остановился и закрыл ладонью рот.

— Куда их забрали? А потом что? Руди, рассказывай дальше!

— Это все, — раздался бесцветный, ничего не выражающий голос. — С тех пор их никто не видел. Соседи не осмеливаются задавать вопросы. Соседка, которая прислала письмо, даже имена упоминать побоялась, просто пишет про тетю Таню — «она», а про мистера Ризмана — «старик». Они с папой дружили с детства, вот она и написала, но имени своего не поставила. Папа догадывается, кто отправил письмо, но точно не уверен. Их больше нет, Анна. Может, они в тюрьме… но никому не известно. Просто исчезли.

Руди остановился так же внезапно, как и начал. Анна стояла, выпрямившись, не зная, что делать, что говорить. Она онемела от отчаянья. Девочка вдруг вспомнила отца Герды Хоффман. Он исчез задолго до их отъезда из Франкфурта, и его тоже никто не видел и ничего о нем не слышал.

Руди уронил голову на руки и заплакал. Анна никогда раньше не видела брата плачущим, даже вообразить такого не могла. Рыдания брата еще ярче высветили описанную им картину. Наверно, он тоже, пока говорил, все себе живо представлял — словно сам был там.

Вроде соседки, которая написала письмо. Ему тоже кажется — он бы спрятался, не решился помочь.

Рыдания брата потрясли девочку даже сильнее рассказа. Руди всегда такой волевой, неуязвимый. А тут его рука на столе как будто кричит о помощи!

Анна, поколебавшись мгновенье, накрыла ладошкой большую руку брата. Рука повернулась ладонью вверх и крепко сжала девочкину руку.

— Бедный папа, — прошептала Анна.

Даже теперь, когда ей самой ужасно плохо, первая мысль — об отце. Если они так горюют, то каково ему?

Но вдруг до нее дошло — о брате тоже надо подумать, у него в душе полный мрак, а он все-таки остался, вспомнил о ней, ждал ее возвращения домой.

— Руди, — медленно произнесла девочка, когда глухие рыдания стали понемногу затихать. — Руди, у меня очень плохо с алгеброй.

Он посмотрел на сестру, будто она вдруг заговорила по-китайски, будто не знал, кто перед ним и что они вообще здесь делают.

— Руди, — настойчиво повторила девочка, словно не в силах остановиться. — Я не понимаю, зачем надо менять минус на плюс, когда вычитаешь отрицательное число. Это же нелепо — складывать, когда надо вычитать.

Руди по-прежнему смотрел непонимающим взором. "Наверно, все ужасно просто, ему и невдомек, о чем я говорю. Лучше бы мне рта не раскрывать". Тут лицо брата чуть-чуть оживилось. Он помолчал пару минут, а когда заговорил, Анна услышала совсем не то, что ожидала.

— Помнишь, папа придумал игру в карты? Он всегда выигрывает, правда?

Анна кивнула, все еще не отпуская руки брата, хотя его хватка немного ослабла.

— Когда проигрываешь, теряешь очки, значит, они с минусом, так?

Девочка снова кивнула. Причем тут карты? Непонятно.

— Когда ты проиграла два раза, как подсчитать, сколько всего очков потеряно?

— Сложить их.

— Но они все с минусом, — брат взглянул сестренке прямо в лицо. — Минус означает вычитание, да, Анна? А ты меняешь минус на плюс…

Внезапно у Анны из головы вылетело все: исчезновение тети Тани, рыдания Руди, одиночество и горе папы. Полутемная кухня ярко осветилась.

— Поняла! Поняла! Как просто ты все объяснил! Ну, почему я сама не сообразила?

Руди отпустил ее руку и улыбнулся. Встал, такой высокий, будто еще вырос со вчерашнего дня.

— Нет, ты додумалась сама. Пойдем в магазин, нехорошо, что папа там совсем один.

По дороге в магазин оба молчали. Анна от смущения — говорить об алгебре, когда такое произошло! И все же девочка ужасно радовалась: сколько времени ничего не понимала, а тут Руди помог, и выяснилось — проще простого! Да и брату, наверно, стыдно за свои слезы. Она же их видела! А может, нечего стыдиться? Он так изменился с тех пор, как война началась. Порой кажется, что старший брат, которого девочка всю жизнь боялась и всеми силами избегала, исчез, а вместо него появился настоящий друг.

Папа действительно был в магазине совсем один. Ни Руди, ни Анна не удивились. Большинство старых покупателей ушло в другие места — не хотели иметь дело с немцами. Но, поскольку на фронте почти ничего не происходило, кое-кто стал потихоньку возвращаться. "Мы ближе всего, — объяснял папа. — Но как только канадцы начнут погибать, все опять вспомнят, что я немец".

— Как мама? — спросил отец, когда они вошли.

Руди промолчал, отвечать пришлось сестре. Перед уходом Анна сбегала наверх, предупредить Гретхен. Мама лежала и громко всхлипывала.