Слышишь пение?

Но девочке вдруг поняла с неоспоримостью факта, что алгебры ей вовек не выучить — и щенка у нее никогда не будет. Никогда.

Она повернулась и побрела домой.

Дома надо сразу бежать на кухню — ужасно поздно, Гретхен будет сердиться, сегодня же очередь Анны сразу после школы помогать с обедом.

Но Гретхен в кухне не оказалось, за кухонным столом одиноко сидел Руди. Что-то было в нем такое — все щенки и школьные неприятности мигом вылетели у девочки из головы.

— В чем дело, Руди? Почему ты дома?

— Тебя дожидался, — ответ привел младшую сестру в полное недоумение — с каких пор брат ждет ее после школы, и почему в его голосе такое мертвецкое спокойствие?

— Что такое? Скажи… — страх Анны нарастал. — Где Гретхен? Руди, чтопроисходит?

— Гретхен и Фрида наверху с мамой. Фриц где-то играет в волейбол. Собирался прийти поздно. Папе пришлось остаться в магазине. Я… Я думал побыть с папой, но он отослал меня домой. Тогда я вспомнил о тебе и решил подождать.

Анне хотелось потрясти брата за плечи, закричать, потребовать объяснений. Почему мама дома? Почему…? Но она видела, Руди старается, как может. Непонятно, откуда ей это известно — но сомнений не было ни малейших. Девочка попробовала успокоиться, дать Руди время все рассказать. Ждала, глядя прямо в глаза брата и видя, как он подавлен.

— Письмо пришло. Из Швейцарии отправлено. От соседки тети Тани.

У Анны закружилась голова. Она схватилась за стол и продолжала слушать.

— Они пришли и арестовали мистера Ризмана. Гестапо, наверно. Нацисты. Соседка не упомянула, кто именно. Просто написала «они». Рано утром. Он еще одеться не успел. Тетя Таня вышла на крыльцо, начала с ними спорить. Соседи все видели и слышали, но даже высунуться из дома побоялись.

Руди замолчал. Пока он говорил, смотрел куда-то в пространство поверх головы девочки, а теперь вдруг уставился на свою правую руку.

— Я бы, наверное, тоже испугался, — тихо пробормотал он.

Анна ждала. Брат продолжил рассказ.

— Тетя Таня пыталась им объяснить — он старый и больной, пробовала их остановить, но они просто не обратили на нее внимания. Оттолкнули, вошли и забрали его. Прямо как был, в пижаме и тапочках. Тут тетя Таня велела им подождать — она пойдет с ним. Мистер Ризман сказал: "Иди немедленно в дом". Кричал на нее, так в письме написано. Но она… она ни за что не хотела сдаваться, от того они, наверно, и послушались — стали ждать. Она убежала в дом и вернулась с чемоданчиком, очками и палкой свекра. И их забрали — обоих.

Голос Руди задрожал. Он едва смог произнести последние слова, остановился и закрыл ладонью рот.

— Куда их забрали? А потом что? Руди, рассказывай дальше!

— Это все, — раздался бесцветный, ничего не выражающий голос. — С тех пор их никто не видел. Соседи не осмеливаются задавать вопросы. Соседка, которая прислала письмо, даже имена упоминать побоялась, просто пишет про тетю Таню — «она», а про мистера Ризмана — «старик». Они с папой дружили с детства, вот она и написала, но имени своего не поставила. Папа догадывается, кто отправил письмо, но точно не уверен. Их больше нет, Анна. Может, они в тюрьме… но никому не известно. Просто исчезли.

Руди остановился так же внезапно, как и начал. Анна стояла, выпрямившись, не зная, что делать, что говорить. Она онемела от отчаянья. Девочка вдруг вспомнила отца Герды Хоффман. Он исчез задолго до их отъезда из Франкфурта, и его тоже никто не видел и ничего о нем не слышал.

Руди уронил голову на руки и заплакал. Анна никогда раньше не видела брата плачущим, даже вообразить такого не могла. Рыдания брата еще ярче высветили описанную им картину. Наверно, он тоже, пока говорил, все себе живо представлял — словно сам был там.

Вроде соседки, которая написала письмо. Ему тоже кажется — он бы спрятался, не решился помочь.

Рыдания брата потрясли девочку даже сильнее рассказа. Руди всегда такой волевой, неуязвимый. А тут его рука на столе как будто кричит о помощи!

Анна, поколебавшись мгновенье, накрыла ладошкой большую руку брата. Рука повернулась ладонью вверх и крепко сжала девочкину руку.

— Бедный папа, — прошептала Анна.

Даже теперь, когда ей самой ужасно плохо, первая мысль — об отце. Если они так горюют, то каково ему?

Но вдруг до нее дошло — о брате тоже надо подумать, у него в душе полный мрак, а он все-таки остался, вспомнил о ней, ждал ее возвращения домой.

— Руди, — медленно произнесла девочка, когда глухие рыдания стали понемногу затихать. — Руди, у меня очень плохо с алгеброй.

Он посмотрел на сестру, будто она вдруг заговорила по-китайски, будто не знал, кто перед ним и что они вообще здесь делают.

— Руди, — настойчиво повторила девочка, словно не в силах остановиться. — Я не понимаю, зачем надо менять минус на плюс, когда вычитаешь отрицательное число. Это же нелепо — складывать, когда надо вычитать.

Руди по-прежнему смотрел непонимающим взором. "Наверно, все ужасно просто, ему и невдомек, о чем я говорю. Лучше бы мне рта не раскрывать". Тут лицо брата чуть-чуть оживилось. Он помолчал пару минут, а когда заговорил, Анна услышала совсем не то, что ожидала.