Слышишь пение?

Пока известно, что Руди близко, беспокоиться вроде не о чем, и девочка как будто забыла, что через полтора месяца ему отправляться в Галифакс. Чаще всего Анна вспоминала о брате, когда приходило время садиться за уроки. Раньше она и не замечала, насколько привыкла полагаться на помощь старшего брата.

К концу первой недели она взяла тетрадь, где Руди большими, жирными, черными цифрами писал для нее задачи, и отправилась к мистеру Мак-Нейру.

— До чего жалко, что Руди бросил университет, — начал учитель. — Я ушам своим не поверил, когда услышал.

— Он записался во флот, — доложила девочка. — Но сначала сдал все экзамены.

— Такой прекрасный юноша, он нигде не пропадет, — кивнул учитель. — А что ты мне принесла?

Объяснять не понадобилось — записанное в тетради говорило само за себя. Согласится ли он помочь? Анна ужасно волновалась, учитель всегда так занят.

— Приходи сегодня после уроков, в четыре, — сказал мистер Мак-Нейр, словно они давно обо всем договорились. — Не знаю, получится ли из меня такой же хороший репетитор, как из Руди, но мы посмотрим. Только, пожалуйста, Анна, останавливай, если я объясняю слишком быстро или ты не видишь написанного.

Она благодарно улыбнулась и поспешила домой.

Там девочка бросилась прямо к клетке и, обращаясь к птичке, нежно проворковала:

— Чудный, замечательный, восхитительный Питер! Самый лучший Питер на свете!

Гретхен удивленно посмотрела на сестру, а канарейка, довольная вниманием, залилась звонкой трелью.

— Не знала, что ты его так любишь. Милая, конечно, птичка… но восхитительная? Замечательная?

— Питер все понимает, — ответила Анна, усмехнувшись — сестре и невдомек. — Это наш с ним секрет, правда, Питер?

— Раз у тебя такое чудное настроение, — хмыкнула сестра, — вытри, пожалуй, пыль в столовой.

Спустя три недели Руди дали увольнительную. На корабль ему надо было вернуться к девяти вечера — казалось, он зашел всего на пару минут, и уже пора уходить. Вот здорово — повидать брата, он и вправду выглядит, словно заправский матрос. Анна думала, что моряка из него не получится, но с большим матросским воротником, брюками клеш, галстуком ("завязывать только так, а не иначе"), ленточками на бескозырке — моряк да и только. Мама не могла наглядеться на сына, кормила, оглаживала, каждую минуту обнимала и даже ни разу не заплакала, пока он не ушел.

В мае Германия оккупировала Голландию, в июне сдалась Франция. Оставалась только Британия — такая ужасно маленькая и совсем близко от Европы, но слова Уинстона Черчилля,[33] нового британского премьер-министра, разносились по всему миру как боевой призыв. Зольтены, собравшись всей семьей вокруг папиного приемника, слушали его речь:

"Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся…"[34]

До конца учебного года папа Мэгги тоже записался в военный флот. "Как только Голландию оккупировали, он маме сказал: "Я иду", — рассказывала девочка подружкам. Они с Анной еще больше сдружились в эти дни.

К весенним экзаменам мистер Ллойд опять напечатал все вопросы крупным шрифтом, но теперь Анна не удивилась, увидев их на своей парте. А вот когда на следующей неделе он ее вызвал и объявил, что задания проверены и у нее отличные результаты, восемьдесят два балла из ста, тут девочка и вправду изумилась. Он ужасно добр к ней, другие, может, ничего не замечают, но она-то знает. Анна расцвела улыбкой, и, самое удивительное, мистер Ллойд ответил ей робкой усмешкой.

Вечером ей снова стало грустно. Учитель по-прежнему донимал других учеников из немецких семей, разговаривал он с ними не так грубо, как в первый день, но все же… Говорили, что его брат-близнец погиб на германском фронте в 1918 году, за день до объявления перемирия. Она понимала — сам мистер Ллойд не попал на войну из-за плохого зрения. Догадывалась, как нелегко ему пришлось. Но зачем же срывать злость на школьниках, они ведь еще не родились, когда убили его брата? К ней-то учитель относится неплохо. Как он не поймет, что и остальные тоже ни в чем не виноваты?

Как только все узнали, что Руди записался во флот, часть покупателей вернулась в папин магазин. Хорошо, брат теперь моряк, но папа же не изменился, он так и остался противником диктатуры, уехавшим из родной страны ради того, чтобы его семья была свободна. И от доктора Шумахера уходят пациенты — почему?

Невозможно с этим примириться — люди записывают всех без исключения немцев или в нацистов, или в сочувствующих. Но всем не объяснишь, особенно тем, кого не знаешь.

А тому, с кем Анна знакома? Стоит, по крайней мере, попытаться.