«Слышу! Иду!»

— Когда я поступал в Театральный, в последнем туре читал длинную романтическую балладу. Экзаменаторы благосклонно кивали, и я жал, жал, чуть не сорвал голос. В самом трогательном месте ко мне подходит декан актерского факультета, светлая голова без единого волоска, душевно обнимает меня и говорит на ушко: «Видите вон тех пятерых? Я их уже благословил на первый курс. Успешно окончат, и вскоре двоих из них будут знать все, а чуть после — никто. Теперь послушайтесь старика: сегодня мне учить вас нечему. Приходите годиков этак через пять — и вы станете гордостью планеты, это я вам говорю, Зенон Перегуда! Ступайте, коллега». Я внял его совету, явился через восемь лет, когда узнал пределы своих возможностей, понял, что не могу больше без театра, когда чувствительные стишки уже не читаются. Декан был прав, жаль, учил меня всего год. Скончался прямо у себя в гримуборной, после спектакля. Умный был человек. Светлая голова...

— В каком году вы поступали? — вдруг безразлично, слишком безразлично спросила поэтесса.

— Первый или второй раз? Если первый, то вам было... — Вам было примерно тринадцать-четырнадцать?..

— Меньше, чем сейчас дочери, — задумчиво подтвердила Ларра. — А день заодно не припомните?

— Ну, их было много. Несколько туров...

— Не надо, Геличка, третий тур! — Ларра требовательно уставила в актера бездонные контактные линзы.

Он, еще не осознавая причину ее заинтересованности и точности, не удивившись им, тоже отрешенно подтвердил:

— Да-да, кажется, второе августа, «Ильин день». Слыхали народную примету: «Илья-пророк в реке продрог»? С Ильина дня в нашей полосе прекращали купаться. Я потому помню, что с горя кинулся в воду и плыл до самого залива. Промерз, как треска в морозилке, но не сдался. Последний в жизни безрассудный поступок...

— Странные бывают совпадения... — Ларра сжала на столе кулак. — Я этому вашему Зенону принесла в тот день пьесу. Очаровательный клоунарий «Замочная скважина». Прождала, дура, на подоконнике до конца экзамена. А он явился, словно архангел Гавриил послушнику, — весь такой импозантный, снисходительно ласковый. Вынул трубку изо рта, приложился к ручке. Пробежал рукопись по диагонали. Ну и глаз, скажу вам! Хохотнул ровно там, где бы мне хотелось. И заявляет точнехонько по формуле древнекитайской вежливости: ваша вещь настолько гениальна, что если мы ее возьмем, то никогда ничего другого ставить, извините, не сможем... В общем, ерунда. Растворила я свою «Скважину» в литре кислоты, бухнула щелочи, выпарила. И получившийся пузырек соли повесила на гвоздик: дабы не забывать, в чем соль. Однако, кажется, забыла...

Оба не заметили, как и язык их постепенно обрел обрывочность и недоговоренность, и слова вернулись молодежные, скорые. Гельвису показалось, он и девицу на подоконнике вспомнил. Впрочем, представлялась почему-то не Ларра, а Нана, да и одетая почти по-сегодняшнему. Что, кстати, тогда носили? Пончо? Платья-рубахи? То и другое не вязалось с обликом Ларры — ни с юной, ни с пожилой...

— Пошли! — Ларра решительно взяла Моричева под руку. — Представить страшно. Мы могли познакомиться еще тогда!

Она тяжело прижимала его локоть, бесцеремонно и быстро тащила Гельвиса по набережной. Гельвис мысленно просигналил ей, как нелепа эта картина, но внушать поэтессе можно было лишь тогда, когда она этого желала. На счастье, попался киоск-автомат.

— Хотите мороженого? — спросил он.

Великий человек изобрел эскимо на палочке! Впав в детство, Ларра увлеченно слизывала мороженое языком и губами. Да, зрелая дама, литературный мэтр — и девчонка, совсем детеныш, славный детеныш!

— Скажите, Гельвис. А вам лично легче от того, что где-то в параллельном времени какой-то похожий на вас актер с вашим лицом и вашим именем имеет чуть-чуть иную биографию? Например, с юности дружит с поэтом Ларрой Бакулевой? Короче, вы верите в судьбу?

— Растяжимое понятие, годен любой ответ. — Гельвис бросил обертку в урну, спустился к кромке воды, поболтал руками в волне. Со всех сторон к его пальцам сбежалась стайка мальков. — Каждый человек получает то, чего достоин.

— А я вот верю в ключевые моменты, от которых вся жизнь может танцевать иначе... Хотите посмотреть, как мы не познакомились?

— Вы и это можете?

— Я же сказала: мой отец был археонавтом.

Ларра подтолкнула Гельвиса к эскалатору. Не удовлетворившись прогулочной скоростью, поволокла его за руку, принуждая перескакивать с дорожки на дорожку («Помните, как на этих дорожках играли в пятнашки?») — точь-в-точь раздосадованная мамаша с капризным ребенком. Перебравшись на скоростную ленту, крупно зашагала по ней, объясняя на ходу: