См. статью «Любовь»

Нет сил. Нет сил для этого младенца. Нет сил для еще одного человеческого существа. Кто-то действительно лишил нас последних надежд, последней возможности продолжать все по-старому. Вначале, еще до нас, дела, по-видимому, обстояли лучше. Теперь же, как уже было отмечено, нет больше в распоряжении пишущего достаточного объема той таинственной субстанции, которая зовется жизненной силой, автор не в состоянии вдохнуть жизненную энергию даже в самого себя, а тем более — в новое существо, пусть даже в виде литературного образа. Полная апатия завладела пишущим. Вследствие этого не замедлили подкрасться дополнительные сомнения и возникло предположение, что следует изобрести какую-то новую систему сосуществования и общения с людьми (с большим оптимизмом жарить яичницу, чтобы не сказать: крошить лучок!). Надо вернуться на несколько сотен шагов назад и начать все сначала. Но на этот раз продвигаться очень-очень осторожно и неторопливо. Чтобы, не дай Бог, не совершить снова всех тех страшных ошибок, которые однажды уже были сделаны. Надо призвать всех самых крупных специалистов, чтобы они общими усилиями проделали важнейшее и необходимейшее исследование, проанализировали человеческую сущность до самой последней клеточки, до последней молекулы и разгадали, наконец, что за всем этим кроется. Замесить все человеческое, раскатать, просушить, растолочь, просеять, пока не обнаружится в конце концов печать производителя, тот секретный код, который позволит открыть сейф, заключающий в себе зашифрованную программу развития и инструкцию для использования, которая раз и навсегда объяснит, для чего, для какой цели создан этот странный объект, как с ним обращаться и поддается ли он усовершенствованию. И что делать в случае порчи, поломки этого аппарата, который далеко не всегда может сам прийти себе на помощь и исправить свои ошибки? Откуда, по какому номеру вызвать монтера? Вассерман рассказывает Найгелю свой «сюжет». Еврей, который не умеет даже умереть, пытается спасти мир с помощью своих Сынов сердца. Как? Очень просто: высказывается наивное пожелание, которое вряд ли может быть хоть кем-то замечено, — я не против, пусть бы было замечено, хорошо бы эта смехотворная попытка беспомощного полуживого старца действительно обратила на себя чье-то внимание, завоевала доверие хотя бы того же гипотетического Некто, нашего дорогого господина N. которому, судя по всему, вообще отказано в вере и спасении. Но нет, нет, все не то, не то!.. Человека нужно развинтить, расчленить, разобрать на части. Взять эту ткань, которая называется «жизнь», и с помощью очень острого ножа сделать срезы, снять с нее тончайшие слои, которые можно положить под объектив микроскопа. Рассмотреть мельчайшие детали всех компонентов. Упразднить таким образом, последовательно и сугубо научно, то, с чем никак уж невозможно справиться и чего нет сил вынести, например жестокость, любовь например, — пока не будут они до конца разгаданы и не перестанут причинять такую боль и такие страдания. Пока не буду поняты. А до тех пор — устранить все: и любовь, и жалость, и нравственность. До тех пор пусть не будет ни «справедливости», ни «несправедливости». Не будет никаких «любит — не любит», «нет выбора» или «обязан». Объявить чрезвычайное положение — четыре кулака и палец, — ведь все эти вещи, в сущности, непозволительная роскошь, излишества, подходящие для «старых мирных времен» и для тех, кто готов «верить в человека», в его доброе сердце и благие намеренья, в нравственное начало и особое предназначение, в цель жизни, — но вот является Вассерман и приносит нам младенца…

Найгель покашливает и обращает внимание Вассермана на некоторую неточность. Несообразность. Рановато еще новорожденному младенцу смеяться. Вассерман охотно соглашается с ним:

— Именно так. И Фрид тоже был удивлен, поскольку помнил со студенческой скамьи, что осознанно дети начинают улыбаться в возрасте, хм… Запамятовал. А неосознанно…

— Осознанно в два или три месяца, — подсказывает Найгель. — У Карла, правда, все это происходило с запозданием. Он и теперь весьма серьезный парень. Но у Лизхен мы впервые заметили улыбку уже в два месяца. Она всегда во всем опережала своих сверстников. Кристина говорит, что в этом смысле дочка пошла в нее — она сама была таким чрезвычайно развитым младенцем.

Вассерман:

— Воистину потрясает меня сила вашей памяти, герр Найгель! Может быть, вы записывали в блокнот? Вели дневник?

— Что? Да. То есть Кристина записывала в специальную тетрадку. Ах, ты должен был бы видеть, как замечательно это у нее получается! Какой слог, какая деликатная ирония! Прямо как настоящая книжка для детей. Нет, я таких вещей писать не умею. То есть — если когда-нибудь у нас будет еще ребенок, может быть, и я решусь попробовать. В конце концов, ради твоей повести я проделал некоторые более сложные и опасные вещи, не так ли, Вассерман?

— Разумеется, так, кто бы стал спорить… — бурчит Вассерман себе под нос и продолжает «чтение».