См. статью «Любовь»

И еще раз проверил с самообладанием. Но расчет вышел правильный. Доктор с силой укусил себя за палец и принялся копаться в памяти: Версус? Верблов? Какое-то такое имя…

И поспешно листал верную старую энциклопедию, пробегая глазами отдельные строки и выхватывая из текста обрывки фраз, десятки крохотных осколков, в которых сошлось и запечатлелось плотское страдание нашего мира, погибель и отторжение, все мыслимые и немыслимые эпидемии и искажения образа человеческого, уродливые извращения души и тела и, не про нас будь сказано, безумия вырождения, и в конце концов споткнулся на том термине, который искал, — остановился, что называется, еле дыша и высунув язык, как долго скакавшая по следу собака, учуявшая наконец беглеца…

Фрид: Вернер! Ну да — синдром Вернера! — Но тут же понимает, что хоть и близко, да не то: вовсе не относится к новорожденным младенцам. Младенцев поражает синдром Хатчинсона — Грилфорда, самый редкий и самый страшный в мире недуг: ураганное старение малых детей, от которого нет спасения… К десяти годам изнашиваются все жизненные системы… Ранняя смерть, сопровождаемая ужасными страданиями… См.: Прогерия. С тяжким вздохом оторвавшись от книги и взглянув на сидящего перед ним ребенка, доктор вдруг с радостью осознает, что это несчастье, по-видимому, не грозит им — малыш выглядит абсолютно бодрым и здоровым, хоть и успел еще немного подрасти и повзрослеть. «Новый, неведомый науке синдром: синдром белоснежной бабочки…» — догадывается Фрид.

Найгель выпрямляется в кресле. Лицо его бледно и строго. Немного печально. Кто бы мог поверить, что он примет так близко к сердцу нелепый рассказ Вассермана? Или тут скрывается нечто такое, о чем мы пока не знаем?

— Да, герр Вассерман, прошу вас, герр Вассерман, — произносит он еле слышно, — не нужно, не причиняйте ребенку зла. Пусть…

Но Вассерман, как будто прислушавшись к его словам и задумавшись на минуту — словно уже слышал их когда-то, давно, — тем не менее продолжает:

— С разбитым сердцем, поскольку и сам уже догадывался обо всем, держал наш доктор путь в ту печальную страну, к пустынным берегам которой направил его писатель… То есть вернулся Фрид к своей энциклопедии и снова принялся листать ее, отыскивая указанную в ссылке статью.

Фрид: «Прогерия. В истории медицины известны лишь считанные случаи… Две основные формы: синдром Хатчинсона — Гилфорда (прогерия детей) и синдром Вернера (прогерия взрослых). Оба синдрома характеризуются ускоренным развитием обычных признаков естественного старения, однако в первом случае они начинают проявляться с рождения… У детей, страдающих этим заболеванием, уже в возрасте полутора лет кожа покрывается морщинами, кости становятся хрупкими, выпадают волосы на голове. Развиваются… Смерть наступает при характерных для глубокой старости явлениях угасания функций либо от типичной возрастной патологии… Не исключено, что те же, пока что совершенно не изученные, факторы преждевременного старения отвечают и за случаи необычного долгожительства».

Похоже, что последнее сообщение нисколько не утешает ни Вассермана, ни Найгеля.

— Страна изгнания… — бормочет мой дед.

Найгель:

— Битте, герр Вассерман, но послушайте…

Фрид: Великий Боже!

Восклицание это относится не к странному умоляющему тону коменданта, а к новым достижениям младенца: тот уже стоит на своих коротеньких пухлых ножках и радостно улыбается. Волна нежности и жалости подхватывает Фрида и в одно мгновение вымывает прочь из всех закоулков его души и всех извилин его существа несносную гибельную тяжесть, которую он так долго копил в своем сердце. Доктор тычет закостеневшим пальцем в собственную грудь и хрипло произносит:

— Папа.

И ребенок повторяет:

— Папа!

Господин Маркус: Бедный наш добрый Фрид! Будто игла вонзилась ему в грудь — так бывает, когда раскроется вдруг нечаянно застежка ордена, выданного за особую доблесть.

Одну минуту врач колеблется, а затем — да сотрется память об этой подлой проделке, которую вытворила с ним судьба! — говорит:

— Ты — Казик.

И младенец доверчиво повторяет присвоенное ему имя. И оно так нравится ему, что он принимается снова и снова пробовать его на вкус и перекатывать на языке:

— Казик, Казик!..