См. статью «Любовь»

Вассерман вздыхает и прекращает «чтение». Взгляд Найгеля буквально прилип к губам рассказчика. Зато Вассерман совершенно забыл о слушателе, глаза его устремлены в пустую тетрадь. На какую-то секунду вспыхивает в них пламень безумной жертвенной любви, как если бы он был диким зверем, охраняющим свое дитя. И хотя он уж точно не походил ни на одно из этих роскошных созданий: ни на льва, ни на тигра, ни на пантеру — в лучшем случае на больного облезлого кролика или отбившуюся от стада пожилую овцу, — это не убавило бешенства в его взгляде и мучительной животной любви в его сердце. В это мгновенье я мог бы наконец беспрепятственно заглянуть в тетрадь и разобрать, что за слово написано там, но не решился. Побоялся узнать нечто еще более страшное. Вассерман мотнул головой, глубоко вздохнул и приготовился продолжать.

— Подождите минутку, герр Вассерман, — взмолился Найгель, — пожалуйста, позвольте мне убедить вас. Ведь невозможно, чтобы…

Но Фрид, в состоянии какого-то отстранения, отказа от дальнейшей борьбы или просто полного отупения от усталости, с холодным пренебрежением прерывает его:

— Все верно: если младенец продолжит развиваться столь стремительным образом, то есть с той же необъяснимой скоростью, он закончит полный жизненный цикл обычного человека ровно за двадцать четыре часа. Да…

Найгель молчит. Горечь и злость переполняют его. Он весь клокочет от бессильного гнева. Но даже сейчас нечто в нем — или некто в нем — заворожено этим простейшим биологическим паролем: «двадцать четыре часа». Он порывается что-то сказать, но тут же умолкает, осознав бессмысленность любых слов. Проходят несколько томительных секунд. Найгель берет себя в руки и успокаивается. Я уже знаю, что мне следует сделать. У меня нет выхода. Несчастный Вассерман. Но и у меня есть рассказ, который тянет меня за собой — пишет меня, — и я обязан идти следом за ним, куда бы он ни завел. Но кто знает? Может, это и есть верный путь — моя единственно правильная дорога.

— Эта твоя повесть… — произносит Найгель печально. — Мне уже трудно решить, что я на самом деле о ней думаю…

Вассерман, с явным облегчением:

— Ты еще согласишься с ней, герр Найгель.

Найгель:

— Жаль… Просто взял и испортил хороший рассказ всеми этими странными идеями. Двадцать четыре часа, в самом деле, — зачем?!

Вассерман:

— Это были волшебные двадцать четыре часа, клянусь жизнью!

Затем поворачивается ко мне и говорит:

— Ну? Вот я и поймал его — голыми руками взял, что называется… Что случилось, Шлеймеле, что с тобой? Как изменилось твое лицо! Ты…

Младенец осторожно, раскинув в стороны ручонки, шел по ковру, и глаза его светились счастьем от сознания одержанной победы. Добравшись до Фрида, он остановился, очень серьезно посмотрел на него, и крошечное личико просияло радостью.

— Па-па! — сказал он рыдающему врачу. — Па-па!

Часть четвертая ПОЛНАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ЖИЗНИ КАЗИКА Издание первое

К ЧИТАТЕЛЯМ

Дорогие читатели!

1. Данная Энциклопедия представляет собой первый в своем роде опыт составления всеобъемлющего очерка важнейших событий в жизни одного человека, а также происходящих в его организме физиологических и психологических процессов, которые лежат в основе его желаний и вожделений, надежд и мечтаний, взаимоотношений с внешней средой и т. д. Все эти материи, как правило, не так-то легко поддающиеся лабораторному инструментальному исследованию, внезапно обнажили иную, неизвестную дотоле сторону своего естества и безоговорочно капитулировали перед объективными требованиями серьезного научного подхода, будучи введены — впервые в истории энциклопедизма и против их воли — в бескомпромиссные жесткие рамки лингвистической классификации. Можно решительно утверждать, что именно этот метод — то есть классификация различных понятий согласно их ивритским наименованиям и расположению в алфавитном порядке — превратил все эти увертливые и далеко не однозначные объекты в удобный и продуктивный рабочий материал и помог выявить простоту механизмов, управляющих всей сферой жизнедеятельности человеческого рода.

2. На страницах нашей Энциклопедии читатель найдет максимально детализированный отчет о сложнейшей борьбе кучки безвестных героев за свои идеалы, а также подробнейшее изложение жизненного пути Казика, героя повести Аншела Вассермана, — в том виде, как она была пересказана автором оберштурмбаннфюреру Найгелю в тысяча девятьсот сорок третьем году в период их совместного, если можно так выразиться, пребывания в нацистском лагере уничтожения, расположенном, как большинство подобных лагерей, на территории Польши.

3. Не всегда представлялось возможным полностью отделить факты биографии Казика от прочих событий и мест, где они протекали. В силу этого читатель обнаружит, что Найгель, Вассерман и некоторые другие персонажи романа также оказались в поле зрения составителей и так или иначе оставили на листах этого издания печать своих биографий. Читатель волен, разумеется, отказаться от прочтения этих статей.