Smaranam. Памяти Октябрины Федоровны Волковой. Сборник статей

⁶ «Many modem anthropologists still seem to think with Morgan that kinship terminologies are „systems of consanguinity and affinity⁴⁴, that they give a picture of the genealogical makeup of the society». Как справедливо отмечал Э. Сервис, «эта отжившая свой век и, возможно, неосознанно поддерживаемая теория относительно терминов родства продолжает затруднять понимание множества важнейших проблем» (this lingering, perhaps unconsciously held, assumption about kinship terms has confused and impeded our understanding of many important problems) [Service, 1971, c. 16—17].

⁷ Так, «против исходного положения Моргана, согласно которому все определялось исключительно различными видами кровного родства, выступили Маклен-нан и Томас. Оба они привели веские доводы в пользу того, что кровнородственные связи и генеалогии вовсе не были определяющими...» (Morgan’s assumption that different kinds of consanguineality were the only criteria involved was challenged by McLennan and N.W. Thomas, both of whom gave cogent reasons for assuming that blood ties and descent lines were not the main criteria at all...) [Service, 1971, c. 181]. Макленнан утверждал, что термины родства подразумевают «возраст и общественное положение» (age and station). Томас «еще более определенно высказывался о том, что термины родства обозначают скорее статус и связанные с ним права и обязанности, чем непосредственно кровное родство» (more explicit in describing kin terms as denoting status and rights and duties associated with it rather than consanguineality in some direct fashion) [там же, примеч. 2]. Даже противники изложенной выше теории, считающие обозначение кровного родства первичным, признают, что «нет никаких оснований считать, что структурно первичные значения терминов родства были исторически наиболее ранними, как нет и оснований считать, что эти значения человек усваивает прежде всего» (just as there are no good reasons to suppose that structurally primary senses of kinship terms are necessarily their historically most prior senses, neither are there any good reasons to suppose that they are the first-learned senses) [Scheffler, 1973, c. 773-774]. Должен признаться, что не понимаю, почему «структурно первичными» должны считаться значения, не являющиеся ни наиболее ранними исторически, ни раньше всего усваиваемыми.

⁸ Ср. у Бенвениста [Benveniste, 1969, I, с. 213]: «Еп effet, ‘frere’ se definit par rapport a ‘pere\ qui ne designe pas necessairement le ‘geniteur’» («В самом деле, значение слова „брат“ определяется через его отношение к слову „отец“, не обязательно обозначающему „родителя*⁴»).

⁹ Так считали, например, И.М. Дьяконов и С.А. Старостин [Дьяконов, Старостин, 1988, с. 173]. Противоположного мнения относительно направления заимствования придерживались Г. Бейли [Bailey, 1963, с. 77-78] и Вяч.Вс. Иванов [Иванов, 1979, passim]. Впрочем, нас в данном случае интересует прежде всего семантическое развитие, которое, будь то независимо или в результате заимствования, бесспорно имело место в обеих традициях.

¹⁰ Впоследствии Рену колебался относительно значения этого термина. В более поздней работе [Renou, 1962, с. 10, примеч. 1] он смягчил приведенную формулировку и охарактеризовал marya как обозначение юноши, но «не столько как индивидуума, способного носить оружие, а скорее в связи с его обязанностями как существа общественного, обычно в эротическом контексте» (marya est bien le “gar^on”, mais moins en tant qu’individu apte a la guerre qu’en ses implications d’etre social, volontiers dans un contexte erotisant), а на с. 64 и вовсе отказался от истолкования marya как показателя принадлежности к воинскому объединению (Done le terme n’est pas du vocabulaire guerrier, comme le posait Wikander— «Итак, это слово, вопреки Викандеру, не принадлежит к воинской лексике») — видимо, потому, что нигде в текстах — resp. на синхронном уровне — прямо не утверждается, что marya — воин. Привлечение материалов сравнительного языкознания, как и анализ ведийских текстов под соотвегствующим углом зрения показывают, однако, что ранняя трактовка больше отвечает сути термина и осторожность, проявленная Рену, в данном случае оказалась чрезмерной.

¹¹ См., например, [Грантовский, 1970, с. 263; Иванов, 1979, с. 109-110]. Вряд ли можно отнестись серьезно к попытке опровергнуть выводы Викандера, предпринятой Мэри Бойс [Воусе, 1987, passim], поскольку уважаемая исследовательница истории зороастризма имеет весьма слабое представление об индоиранском обществе. Скорее следует согласиться с Бейли, считавшим, что Викандер «уловил былой дух [marya]» (has caught the earlier ethos [of the m£rya]) [Bailey, 1963, c. 79, примеч. 4].

¹² Любопытно, что это слово этимологически связано с праиндоевропейским обозначением социально активного цикла жизни (*aiu). Показательно, что по отношению к Марутам в текстах постоянно употребляется слово vayas (см., например, PB I, 37, 9; 165; VIII, 20, 13), также означающее жизненную силу и социально активный период жизни.