Смеяться и свистеть

Но все эти мерзкие прозвища не приживались, сами собой отпадали и не шли ни в какое сравнение по популярности с самой старой и непонятной кличкой Шпак. В нашем классе все мальчишки меня называли так. Во дворе – опять Шпак. И лишь дома эта кличка не прижилась. Папа удивился, когда услышал, – и этого хватило, чтобы сёстры больше так меня не дразнили. Получалось, что, выходя из дома, где жил с именем человека, я превращался в какого-то заурядного Шпака. Словно снимал мундир важной и загадочной армии…

Со временем я как-то обвыкся, притерпелся к этому прозвищу и перестал обижаться. Начал даже задумываться: может, не случайно у меня такая судьба, может, и правда в чём-то мы родственники со скворцом, что свистел у нас со скворечника на тополе. Я переживал за него, присматривался к этому бедному отцу семейства, который кормил свою орущую ораву. Птенцы высовывали жёлтые клювы, разевали их, как прищепки, и пищали истошно, если он подлетал к ним и притаскивал червяков.

Песни скворца меня радовали. Когда он щебетал по весне скрипучим голосом, было очень приятно. Не могу понять, почему считается, что соловей как-то необыкновенно красиво поёт – и от него все млеют. По-моему, слава его раздута. Слышал его несколько раз: ну, знает он пару-тройку коленец – ничего особенного. Скворец поёт не хуже. Скворец может по-разному петь. Он и щёлкает, и свистит, и чуть не хрюкает. Он и по-петушиному может кукарекать, и как свинья визжать. Я считаю его самым интересным певцом – с широким диапазоном.

Однажды я даже слышал, как он мяукал. Дело было так: рыжий кот Васька, бандит и хулиган, бежал по двору, подняв хвост трубой. Опять, наверное, набедокурил. Вдруг я слышу: «Мя-а-а-у!» Васька весь передёрнулся, к земле прилип, смотрит по сторонам сумасшедшими глазами: что это за нахал нарушил его территорию, вторгся в наш двор? Он по-пластунски пополз к сараю и ушами водит, глазами рыскает по сторонам. Опять слышу явственно: «Мя-а-а-у!» Звук доносится сверху – то-то Васька не может понять, откуда его дразнят. Я осмотрелся: нет никакого кота! На ветке сидит скворец – и преспокойно мяукает! Точно он! Потому что больше некому.

Тут и Васька догадался, в чём дело, – задрал морду, зашипел – и как прыгнет на дерево! И давай карабкаться по стволу вверх. До середины долез. А скворечник на самой вершине прибит – ещё столько же лезть надо. Тут Васька оглянулся, увидел, что земля далеко, – и завопил от ужаса. Потому что тополь у нас очень высокий! Забыл Васька про своего обидчика, про обиду – только о том думает, как спуститься. Так заорал, что сбежались соседи его выручать, притащили приставную лестницу, еле сняли…

А скворцу хоть бы что – сидит и сверху посвистывает. Хотя он и меньше Васьки в десять раз, и слабее, но птица гордая, смелая и с юмором. Так что я с тех пор и сам загордился: думаю, здорово, что меня Шпаком назвали! Это значит, что я могу летать и над дураками смеяться. У Чингачгука – Большого Змея и у Последнего из Могикан тоже были свои тотемы: змея и черепаха. Так и у меня есть своя любимая птица, с которой я породнился, – скворец.

С тех пор я перестал обижаться на это прозвище. Наоборот, даже почувствовал в себе добавочную силу, новые способности: как будто все люди – только люди, а я ещё и скворец, словно у меня появились ещё одна родина – небо и ещё один дом – скворечник.

И сны мне стали сниться новые: летаю я рядом со скворечником, парю над тополем, над крышей и проводами, сажусь на ветку, рот открываю и начинаю петь.

Не хуже соловья.

Конец библиотеки

У крыльца библиотеки росло тутовое дерево. Мы называли его «а-тю-ти-на». Это слово – смачное, состоящее из мелких слогов-бусинок, – передавало ощущение вкуса. Когда положишь пухленькую ягоду в рот, зажмуришь глаза – она вспыхнет соком на языке. Вообще это дерево очень странное. Во-первых, непонятно, что за плоды оно даёт, потому что они не круглые, как вишни, не вытянутые, как груши, и не раздвоенные, с мягкой выемкой, как абрикосы. Больше всего они напоминают малину или морошку, но те ягоды растут внизу, в траве, в невысоких кустиках, а здесь огромное дерево их на такую высоту занесло, что никак нельзя достать, если не влезть наверх.

Ягоды эти похожи на кисть винограда, только очень маленькую, миниатюрную. Если наешься их – весь рот и руки становятся чёрными… И когда ягоды, напитанные чёрным соком, падают с высоты, то разбиваются о камни и оставляют следы, похожие на тёмных гусениц. Долго потом на крыльце библиотеки остаются чёрные крючки, тире и запятые, как слова древних текстов.

Камни крыльца шершавые, ласковые. Приятно на них сидеть летом, разглядывая картинки в книгах. Здесь можно встретиться со знакомыми, поглядеть, какие книги они принесли, что взяли, слазить на дерево, угоститься ягодами, написать во рту новые слова вкусными красками…

Потом библиотеку решили перенести из старого деревянного здания в новое каменное. Долго стоял заколоченным, с закрытыми ставнями, этот дом – у высокого дерева, полного ягод. А мы, проходя мимо, пускали слюнки – вот бы туда попасть!