Смеющаяся Тьма. Книга 3

В крошечной комнатке было тесно. Слева от меня, ребром к единственному окну стоял желтенький письменный стол, потертый и поцарапанный. Словно баррикады, на столе размещались две подставки с перекидными календарями, листы бумаги в них держались за счет вставленных вертикально деревянных линеек, перепачканных в чернилах. Здесь же лежали пачки каких-то документов, переложенных афишами и буклетами, одна такая пачка росла на дальнем конце и, возвышаясь, постепенно перебиралась на подоконник. Сверху ее венчала декоративная шкатулка, из которой торчали перья и нитки, игрушечная кошка с любопытными желтыми глазами и потемневшая половинка недогрызенного яблока. Кроме этого, на подоконнике в теснейшем соседстве располагались два горшка с кактусами и горшок с алое, стопка коробок от конфет, кубок со сбитым краем, превращенный в подставку для перьев и карандашей, и еще уйма всякой мелочи. Перед столом вдоль стены стоял ряд стульев, предназначенных для посетителей. Справа от двери помещался большой сейф, покрашенный отслаивающейся розовой краской. На нем стояли два футляра не то с баянами, не то с аккордеонами, поверх которых размещалась горка разнообразных шляп. Дальше стоял полированный шкаф, а вдоль дальней стены кабинета тянулись стеллажи, и чего там только не было: платья, плащи, оружие, вазы с фруктами, кости, ноги и головы… Насколько я мог догадаться, в основном это были театральные костюмы и реквизит. Сквозь все это проглядывали стены, заклеенные разноцветными афишами различной давности. В этом мире вещей человек создавал впечатление не директора театра, а его же кладовщика. И только когда Аркадий, пропуская меня, отступил в сторону, я увидел его.

За столом, положив руку на какие-то бумаги, сидел смуглый, очень красивый старик. Его длинные, гладкие седые волосы прижимал тонкий серебряный обруч с сапфиром, а темно-серые блестящие глаза смотрели ясно и прямо. Нос у него был с горбинкой, на подбородке виднелся шрам. Одет хозяин кабинета был в черный камзол. Руку, которую я видел — ухоженную, очень молодую руку — украшал серебряный браслет и пара перстней.

Я смотрел на него зачарованно. Именно так, по моим детским представлениям, должен был выглядеть великий маг. И дело было не в том, что от него буквально веяло магией. Дело было в том, что я уже видел его раньше. Это было очень давно. Задолго до… моей встречи с Хельгой.

Я плохо спрятался. Не потому что не мог спрятаться получше. Я мог. Но я хотел, чтобы меня нашли. Я точно знал, что те ребята не погнались за мной — они столько надо мной издевались, что им стало скучно. Они даже рады были, что я убежал. Так что их я мог не опасаться. Я хотел, чтобы меня нашел какой-нибудь незнакомый человек. Чтобы заметил, и посочувствовал, и… пожалел. Мне хотелось чужой жалости, потому что мне самому себя было жалко. Постыдно-приятное чувство, особенно когда оно находит отклик у окружающих.

Мне нужен был именно незнакомый человек: учителям меня жалеть уже надоело, как надоело надо мной издеваться другим ученикам. Я ведь бросил школу не только из-за того, что после смерти отца продолжать учиться мне стало не по средствам. Экономия была только поводом. На самом деле я и до этого хотел бросить школу — я ее ненавидел. Незадолго до того, как я должен был пойти в первый класс, отец стал одним из постоянных поставщиков княжеского двора и начал вращаться в более высоких кругах. Он рассчитывал достичь еще большего и потому отправил меня в одну из элитных школ. И я в ней — сын простого, хотя и состоятельного торговца среди детей, кичившихся своим происхождением, — оказался самым что ни на есть изгоем. Потом я только говорил, что очень жалею о том, что пришлось бросить школу. На самом деле я был счастлив. Когда же Хельга настояла на том, чтобы я получил аттестат, я доучился в другой, обыкновенной школе.

Когда наконец послышались чужие шаги, я обрадовался, поднял заплаканное, исцарапанное лицо с уже распухшей щекой — вот тогда-то я его и увидел в первый раз.

Он был одет в темно-синий костюм с плащом и сапоги, в руке у него была трость с круглым блестящим набалдашником. Пряди его волос были белые-белые. Остановившись, он посмотрел на меня сверху вниз. Но во взгляде его не было столь желанной для меня жалости. В нем причудливо перемежались презрение и любопытство.

— Ты слишком слабый, чтобы заставить их бояться себя, да? — спросил он. Я не ответил, и он, немного помолчав, уже без вопросительной интонации в голосе добавил: — Слишком гордый, чтобы принять чью-то помощь. Слишком заносчивый, чтобы переступить через себя и стать таким же, как все. А еще трусливый. Потому что не можешь дать им отпор. И стать сильнее ты не можешь, потому что думаешь, что у тебя это не получиться. А у тебя и не получиться, пока ты будешь так думать.

— Зачем Вы все это мне говорите? — спросил я. Его слова разозлили меня, но я понимал, что он во многом прав… Во многом? К черту. Он был прав во всем. — Кто Вы?