Смеющийся полицейский

— Полицейский? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Да. Из уголовного розыска.

— Мы его знаем. Он служит в Вестберге. В отделе расследования убийств.

— Мы только не знаем, как его зовут. На нем синий плащ, он мертв.

Оба говорили неуверенно, тихо, перебивая друг друга.

Вряд ли их можно было назвать низкорослыми, однако рядом с Гюнвальдом Ларссоном они выглядели не слишком представительно.

У Гюнвальда Ларссона был рост один метр и девяносто два сантиметра, а весил он девяносто девять килограммов. У него были плечи боксера-профессионала тяжелого веса и огромные волосатые руки. Зачесанные назад светлые волосы уже успели промокнуть.

Сквозь шум дождя донесся вой нескольких сирен. Они приближались с разных сторон. Прислушиваясь к ним, Гюнвальд Ларссон сказал:

— Разве это Сольна?

— Мы находимся точно на границе, — хитро парировал Квант.

Гюнвальд Ларссон перевел лишенный всякого выражения взгляд своих голубых глаз с Кванта на Кристианссона. Потом быстрым шагом направился к автобусу.

— Там вид, как… как на бойне, — сказал Кристианссон.

Гюнвальд Ларссон даже не прикоснулся к автобусу. Он заглянул в открытую дверь и огляделся.

— Действительно, — сказал он. — Выглядит именно так.

V

Мартин Бек остановился на пороге своей квартиры в Багармуссене. Он снял плащ и шляпу, стряхнул с них воду на лестницу, повесил и только потом закрыл дверь.

В прихожей было темно, но ему не хотелось включать лампу. Из-под двери в комнату дочери пробивалась узкая полоска света, оттуда доносились звуки радио или проигрывателя. Он постучал и вошел.

Дочь звали Ингрид, ей было шестнадцать лет. В последнее время она заметно созрела и с каждым разом общаться с ней становилось легче. Она была спокойная, рациональная и умная; он любил с ней разговаривать. Она училась в последнем классе средней школы и с учебой справлялась успешно, хотя и не принадлежала к категории, которую в его времена называли зубрилами.

Сейчас она читала, лежа в кровати. Проигрыватель, стоящий на столике у кровати, был включен. Она слушала не поп-музыку, а какую-то классику; ему показалось, что это Бетховен.

— Как дела? — сказал он. — Ты еще не спишь?

Он осекся, сообразив, насколько бессмысленно то, что он сказал, и подумал о том, какие банальности слышали эти стены за последние десять лет.

Ингрид отложила книгу в сторону и выключила проигрыватель.

— Привет, папа. Ты что-то сказал?

Он покачал головой.

— О Боже, ты весь промок. Неужели так льет?

— Как из ведра. Мама и Рольф спят?

— Наверное. Мама загнала Рольфа в постель сразу после обеда. Сказала, что он простужен.

Мартин Бек присел на край кровати.

— Он действительно простужен?

— Мне, во всяком случае, показалось, что он выглядел совершенно здоровым. Но он послушно улегся. Наверное, чтобы не делать на завтра уроки.

— Зато ты прилежная. Что ты учишь?

— Французский. У нас завтра контрольная. Хочешь меня послушать?

— Вряд ли это что-нибудь даст. Французский я знаю плохо. Ну, спи.

Он встал, а дочь послушно скользнула под одеяло. Он заботливо подоткнул одеяло и, уже закрывая за собой дверь, услышал ее шепот:

— Скрести за меня завтра пальцы.

— Хорошо. Спокойной ночи.

Он вошел в темную кухню и несколько минут постоял у окна. Казалось, дождь поутих, однако это впечатление могло быть обманчивым, потому что окно кухни выходило на подветренную сторону. Мартин Бек попытался представить себе, что происходило сегодня во время демонстрации у американского посольства и как напишут об этом завтра в газетах: назовут ли действия полиции беспомощными и неумелыми или охарактеризуют их как жестокие и провоцирующие. В любом случае без критики не обойтись. Будучи полицейским, он испытывал чувство солидарности по отношению к своим коллегам, и сколько он себя помнил, так было всегда, однако в душе признавал, что часто критика была обоснованной, если, конечно, не придираться к мелочам. Он вспомнил, что сказала Ингрид однажды вечером несколько недель назад. Многие ее одноклассники активно интересовались политикой, участвовали в митингах и демонстрациях, и большинство из них были решительно плохого мнения о полиции. Она сказала, что, когда была маленькой, гордилась тем, что ее отец служит в полиции, а теперь предпочитает не упоминать об этом. И не потому, что ей стыдно, а просто сразу начинаются споры и от нее ожидают, что она возьмет на себя ответственность за действия всей полиции. Конечно, это глупо, но тут уж ничего не поделаешь.

Мартин Бек вошел в гостиную, остановился у двери в спальню и услышал тихое похрапывание жены. Он осторожно постелил себе на диване, зажег бра и задернул занавески на окнах. Диван он купил недавно и перешел спать в гостиную из общей с женой спальни под тем предлогом, что якобы не хочет ей мешать, когда возвращается домой поздно ночью. Она протестовала, ссылаясь на то, что он часто работает по ночам до самого утра, а потом днем отсыпается, и она не хочет, чтобы он лежал в гостиной и мешал. Он обещал, что в таких случаях будет лежать и мешать в спальне, где она днем редко бывает. Поэтому вот уже целый месяц как он спал в гостиной и прекрасно себя чувствовал.

Жену звали Инга.